Разудалый подпасок Тимур

В детстве не было у меня друга лучше и душевнее, чем Тимур, рассказывал мне старый соседский дед. Мы с ним были неразлучны. Правда, на уме у нас были только шалости, но другого способа сводить счеты со взбалмошной и сварливой кумушкой, которую называют жизнью, мы не знали.

И если уже с десяти лет приходится заводить спор с жизнью, то чем, как не озорством и удалью, прикажете с нею сладить?

Тимур служил подпаском, вернее, загонщиком. Ему не исполнилось и семи лет, когда он осиротел. Том Ширли — солидный хозяин, который, при двух батраках, захотел иметь при себе еще и мальчишку для побегушек, поэтому усыновил Тимура. Но не успел подпасок вкусить от христианской благости Ширли, как его уже подарили помещику Сербицкому.

И не просто так, за помещичьи прекрасные глаза, ибо хозяин здорово разбирался, что к чему. Дело в том, что он поставил на Чухуре отличную мельницу, другой такой не сыщешь на этой реке. Но однажды случилось так, что вода в Чухуре поднялась поверх плотины, вышла из берегов и затопила помещичьи плавни.

А со Сербицким лучше было не связываться, потому что какой-то пружинки не хватало у него в голове и можно было от него всего натерпеться. Ну, и пришли они к соглашению: барин уступал Тому скирду старой соломы на выделку самана и забирал у него мальчишку, то есть Тимура.

Так и заделался Тимур не то батраком, не то рабом, а по сути подпаском и ничейным мальчишкой. Счастье, что старший чабан был человеком порядочным и только, когда был не в духе, порол его шибко. А так он давал ему волю, лишь бы подпасок не пускал овец в хлеба и не загибал такого, от чего после приходилось бы краснеть.

Правда, был там еще один чабан, красавец, с лицом ясным, как весна. Но его до того замучила малярия, что хоть волком вой. В самое пекло он ложился на солнце, кутался в шинель и вопил, что пропадает от стужи. Он уже и в город ходил, к докторам, но те ему не давали лекарств, потому что не было у него денег. Только советовали есть полынь, потому что она тоже горькая, как лекарство, а денег не стоит.

Тимур гнал овечью отару к пруду и оставлял ее в болотной осоке. В самом деле, под силу ли было ему одному пасти эдакую тьму тьмущую овец?

Пруд был помещичий, и никому не разрешалось ни купаться в нем, ни рыбу ловить. Хорошо еще, что в него вливалась безымянная речка с чистой водой и омутами, где можно было купаться всласть. А из-под корней ракит можно было еще и доставать пескарей, как нельзя более пригодных для ухи.

Я и еще несколько голоштанников, как прозвали нас отпрыски богатеев за то, что ходили мы разутыми и волочили за собой отрепья, ставили нашу речку и болота не ниже райских кущ. Из камыша и осоки мы плели рыболовные корзины. Еще у нас была латаная сеть, при помощи которой мы доставали грязь, пиявок и тошнотворных саламандр.

Стоило Тимуру завидеть нас, как он немедленно оставлял овечек на попечение оводов и клещей — и со всех ног бежал к нам. Мы были все как на подбор, драчуны и забияки, но все вместе взятые не выдумывали за день столько проделок, сколько вытворял подпасок за один час. Называли мы его вот как:

Тимур-молодец,

Черт кудрявый и хитрец,

потому что волос у него вился. Два небольших карих глаза пытливо глядели из-под выгоревших бровей, рот улыбался не без ехидства. Следует добавить, что Тимур был удачливый рыбак, каких редко встретишь. Кажется, останься одна-единственная рыбешка на дне пруда — и ту бы он голой рукой настиг.

В школу он не ходил, но умел немножко читать и писать. Вот как он научился. Летом хаживал сюда купаться сынок учителя — звали его Рома. Он недавно поступил в гимназию и ходил, важно задрав нос. Но плавать не умел.

— Хочешь, научу тебя плавать? — предложил Тимур. — Но с условием: покажешь мне буквы, чтобы я мог читать и писать.

— Ладно, — согласился Рома. — Я тебя в два счета грамотеем сделаю!

— А я тебя в два счета — гусаком!

— Что? — обиделся Рома, которого ребята давно уже гусаком прозвали. — Да как ты смеешь меня обзывать?

— А я тебя вовсе не обзываю. Говорю, что нырять научишься не хуже гуся...

От переговоров перешли к делу. Рома показал Тимуру несколько букв. Тимур дал Роме урок плавания. Но еще лучший урок подпасок преподал ему на другой день. Вычертив буквы несколько раз палкой по грязи, Тимур попросил показать, как читают книгу.

— На сегодня хватит! — заявил Рома. — Пошли купаться.

Побарахтались они, побаламутили воду у берега, и Тимур увлек барчука на середину омута, где и оставил его.

— Держи меня, тону! — закричал Рома, пуская пузыри и хлебая воду.

— На сегодня хватит! — отвечал Тимур. Но все-таки, ухватив за чуб, выволок утопающего на берег.

После этого случая Рома стал добросовестнее выполнять уговор. Нередко на пруд являлся сам помещик — охотиться на диких уток. Если стадо стояло на болоте, он приходил в ярость и осыпал затрещинами Гаврила, который, измученный лихорадкой, казалось, вот-вот протянет ноги.

— Не хватало, чтоб мои овцы заболели! — вопил барин. Он набрасывался и на Тимура, но тот всегда умел вовремя увернуться, так что ни один удар бича не попадал в цель. Устав браниться и махать бичом, барин вспоминал, что ему необходимо переправиться через ручей, а моста никакого нет. Тогда он подзывал Гаврила и умильно просил:

— Подсади-ка меня к себе на спину!

Гаврил взваливал его на спину как мешок и переправлялся вброд, тяжело сопя и отдуваясь под ношей. Потом он возвращался совершенно обессиленный, и подпасок выговаривал ему:

— Почему ты, не возьмешь да не обронишь в воду эту свиную тушу? Я на твоем месте сбросил бы его, где омут поглубже... пусть бы пустил малость пузырей...

— Стану я с барином связываться, — бормотал Гаврил, сотрясаемый малярией. Тимур загорался:

— Разве не видишь, до чего он глуп? Вот посмотришь, я у него утяну из-под носа добычу, и он еще мне за это заплатит.

Неподалеку раздавался залп — это барин стрелял в утиную стаю. Распростясь с голубизной неба, утка с тяжелым всплеском падала в воду. Тимур живо залезал в пруд и в зарослях камыша, запрятывал утку в надежном месте, делая вид, будто ищет и не может найти.

Спустя немного Тимур возвращался на берег.

— Нету, барин, словно сглотало ее болото... Помещик что-то мычал в бороду, доставал лей и совал его мальчугану в ладонь... это тебе за труды.

— Вот такой у меня был находчивый разудалый друг, закончил дед свой рассказ.