Муравьиный лев на берегу реки

Дул суховей, горячий и жесткий. Его не смягчала даже близость реки. От воды несло душным парным теплом.

Я бродила по берегу и переворачивала большие камни — искала под ними красных червей для наживки. Черви будто повымерли. А на реке, как нарочно, то и дело раздавались дразнящие всплески крупных рыб.

«Придется топать в Глухово и копать червей в огороде», — с досадой подумала я.

Деревушка Глухово находилась в шести километрах. Идти в такую даль по сильной жаре мне было лень. Оставив удочки в густых зарослях ежевики, я не спеша зашагала пыльной тропинкой, вьющейся вдоль реки по самому берегу.

Не успела я сделать и двухсот шагов, как неожиданно наткнулась на сильно загорелого подростка в трусах. Он сидел у тропки и что-то внимательно разглядывал через лупу на песчаном откосе берега. Подле него стояли две банки — железная и стеклянная. В песок было воткнуто длинное удилище, обмотанное капроновой леской. Мальчик оказался тем самым юннатом Гришей, что помог однажды летчикам избавиться от пчелиного роя, занявшего кабину их «Антоши». Мы разговорились, и я полюбопытствовала, что он здесь сейчас делает.

— А вы присядьте рядом, посмотрите — и сами все поймете, — ответил Гриша.— Очень занятно...

Присев на корточки, я увидела небольшую песчаную воронку. На самом дне ее кто-то шевелился, бросая вверх фонтанчики песка. Это меня сильно заинтересовало. Я улеглась на землю и во все глаза принялась смотреть в воронку.

— Забавно, — произнесла я. — Кто же это здесь?

Гриша молча подал мне лупу. Я навела ее на дно воронки и заметила какую-то личинку величиной с клопа. Туловище ее было земляного цвета, полосатое и плоское. Маленькая головка с двумя полыми серповидными челюстями напоминала клешню рака. Ею, как совочком, личинка то и дело поддевала песок и высоко подкидывала его кверху.

— Что это она делает? — удивленно спросила я Гришу.

— Лунку углубляет.

— А зачем?

— Готовится к приему гостей.

Я ничего не поняла, но решила помолчать, надеясь вскоре разобраться во всем сама.

Насекомое продолжало трудиться. Когда воронка сделалась значительно глубже, личинка на миг застыла на месте. А потом вдруг принялась зарываться в песок, быстро и ловко работая всеми своими шестью лапками. Вскоре она углубилась в дно воронки с головой и замерла там, выставив наружу лишь челюсти.

— Все, капкан готов! — объявил Гриша.

— Капкан? Что за капкан? На кого? — опять ничего не поняла я.

— Потерпим, понаблюдаем — и скоро все узнаем, — промолвил Гриша тоном человека, знающего нечто такое, что известно далеко не каждому, и вдруг воскликнул: —А вот и первый гость! Смотрите!

Подле воронки появился черненький жучок-лубоед. Покрутился, повертелся на одном месте, затем побежал по краю воронки и, вдруг сорвавшись вниз, заскользил по ее песчаному откосу на дно.

И тотчас заработали челюсти личинки — начали посыпать жучка песком. Почуяв неладное, лубоед попытался выкарабкаться из западни. Но чем усиленнее он греб лапками, тем быстрее сползал вниз, непрерывно поливаемый песчаным дождиком.

Наконец, лубоед оказался на самом дне воронки. Личинка вырвалась из песка, перевернула гостя на спину и впилась челюстями ему в бок. Жучок немного подрыгал лапками и замер.

— Это она ему сонный укол сделала, — пояснил Гриша. — Теперь приложится ртом и часа два станет из него соки высасывать. Насосется и опять зароется в песок, будет отдыхать. А когда отдохнет, начнет кого-нибудь другого подкарауливать. И так в течение двух лет, пока не окуклится и не превратится вот в такое чудо-юдо...

Говоря это, Гриша взял в руки стеклянную банку. В ней шевелилось множество самых разных насекомых. Среди них были и хрущи, и шпанские мушки, и долгоносики, и лубоеды, и трубковерты, и даже крохотные короеды-типографы.

— Тут у меня, в основном, вредители леса, — сказал юный энтомолог.— Собираю коллекцию для нашего школьного лесничества... Так, а где же у меня это самое чудо-юдо? А! Вот оно!..— Гриша показал мне крупное четырехкрылое насекомое с длинным мохнатым брюшком и спросил: — Хорош экземплярчик, правда?

— Ты насекомовед, тебе виднее, — ответила я и поинтересовалась: — А как оно называется, это твоё «чудо-юдо»?

— Муравьиный лев.

— Странное название, — заметила я.

— Ничего странного, — возразил Гриша. Он огляделся вокруг, увидел на земле черного муравья и взял его в руку.

— Глядите! — Гриша вынул из воронки лубоеда и посадил в нее муравья.

Муравьишка попытался выбраться из ловушки, но его вскоре постигла та же участь, что и лубоеда: укушенный, он начал засыпать.

— Понятно, — промолвила я. — Выходит, эта личинка — гроза даже для такого силача и зубастика, как муравей.

— Как видите. За то и прозвище такое получила — муравьиный лев.

Гриша отобрал у личинки сонного муравья, говоря ей: — Не хапай нашего доброго мурашку! Доедай уж вон лучше этого злого лесогуба!

Гриша бросил в воронку лубоеда и потом обратился ко мне: — А за мурашку не беспокойтесь, он сейчас очнется.

И действительно: муравей полежал, полежал на ладони у Гриши и вскоре зашевелился. Мальчик посадил его на землю, тот тихонечко пополз и через минуту скрылся в траве...

— Гриша, а что у тебя в железной банке? — с уважением оглядев юнната и его вещи, полюбопытствовала я.

— Черви дождевые, — ответил он.

— Вот как! — обрадовалась я. — Может быть, поделишься со мной? А то я как раз за ними в Глухово на огород собралась. Под камнями-то почему-то их нынче нету.

— Ясно почему — жара, все вглубь попрятались, — объяснил Гриша. — Будем на моих ловить.

Спустя полчаса мы сидели на берегу реки в тени густой ивы, глядя на красно-голубые поплавки наших удочек. А в воздухе мелькали разноцветные стрекозы, верблюдки и муравьиные львы.