Молебен благодарственный с крестным знамением

Эту историю поведал мне дед, страстный охотник и рыболов, память о котором останется со мной на многие годы, ведь все мое детство прошло рядом с ним. Вот эта история...

Прослышали мы однажды с хозяином, что в лесах барыни Меньшиковой, около села Плохино, две медвежьи берлоги объявились. И покупает эти берлоги для охоты (раньше зверя-то покупали у того, кто был владельцем леса) то ли барон, то ли граф какой-то из Москвы со своей компанией.

Мне сразу же приказ последовал: запрягай, Митрий, гнедого, в руки три сотенных на расходы, дуй скорей к барыне Меньшиковой в Плохино; сколько захочет она за берлоги — не пожалею, сам буду бить зверя.

Ну, я в ту же ночь и покатил. Боле тридцати верст до Плохина было.

Приехал чуть свет. В трактире чайку попил. Обогрелся. Лошадь — на постоялый двор. Распряг. И к барыне с докладом. Встретила меня. Важнецкая старуха была. Выслушала просьбу. Ну что ж, говорит мне, твой хозяин почти сосед мой, знаю я его. Московским охотникам я заторговала две берлоги по сто рублей, да сказывал мне мой лесник, что в одной берлоге медведица не одна, а с медвежатами, сама четвертая. Так вот мои условия: сколько там будет их, не считала, а за каждого зверя, что в натуре окажется, — по сто рублей. Большой ли он там будет аль маленький, цена одна.

Я отсчитал двести рубликов задатку. Сказал, что охота — за нами. Барыня при мне приказала своему приказчику отписать в Москву отказ, а мне наказала хозяину кланяться и жаловать. А сама тут же, смех и грех, окорок медвежий себе выговорила.

Я в тот же день и домой. Приехал. Доложил. Хозяин рад-радехонек. Через два дня духом собрались и поехали на охоту. Все торговые дела побросал.

— Ну и как же — охотились?

Не любил Митрич, когда его прерывают или подгоняют с рассказом.

— Охотились, конечно! Не бал же справляли на берлоге. Не в бирюльки играли. Ты слушай, нетерпежный ты человек... С приезда мы, конечно, отдохнули день. Лесников собрали. Оказалось, что берлога-то одна, а в ней залегла медведица с медвежатами да пестун с ними. Я с лесниками сходил, проверил, где обклад, где пята, как стоять, откуда гнать и поднимать зверя. Всё надо было обдумать.

Сговорили загонщиков более трех десятков человек. Охоту решили не откладывать. Хотя надо было с мыслями собраться. Это вам не лосей стрелять, которые теперь смирнее колхозных коров стали. Медведь — зверь озорной. А тут еще медведица с детьми.

Забыл сказать вам, что хозяин-то мой загульный был. Любил покуролесить. Но накануне охоты ни росинки водки в рот не взял. И больше всего в волнение приходил, чтобы зверь без выстрела не ушел. Тогда сраму на всю губернию не оберешься!

На второй день встали еще темень была. Чаю напились. Подошли загонщики, крикуны. Запрягли в пару саней лошадей. И тронулись. К берлоге приехали — светать стало. Подводы у сторожки лесной оставили. От места обклада немногим боле версты было. На пяту хозяин поставил меня. Сам справа стал. А по леву сторону на всякий случай лесника Никишку определили. Стрелок был без промашки.

Известное дело, минуты часами кажутся, когда на номере стоишь и загона ждешь. Загалдели в три десятка глоток, аж лес застонал. Стоим. Замерли. Дыхание от волнений сперло. А вскоре послышался подозрительный шорох и треск сучьев, и сразу же на моего хозяина пестун выкатил.

Выдержал, антихрист! Подпустил на десяток шагов и из штуцера одну за другой две пули влепил, так что только раз медведь и рявкнуть успел.

А тут на меня мамаша прет, а около нее пара годовиков жмется. Не отходят ни на шаг. И только она приблизилась, ноздрями-то воздух поймала, учуяла, значит, и с ревом напрямик!   Ну, думаю, не подведи только ружьишко.

Подпустил я ее на расстояние еще ближе, чем мой хозяин пестуна стрелял. Прицелил прямо в грудь. Спустил курок. Рявкнула во всё горло и хотела на задние ноги подняться. Тут-то я ее из второго и насмерть сразил. И скорее медвежат ловить.

Что тут у нас радости было! Забыли всё на свете. Подогнали подводы. Убитых медведей взвалили на розвальни, и к обеду уже в Плохине были. Все — и млад и стар — высыпали медведей смотреть.

Загонщикам угощение было. Не пожалел хозяин денег. А сам с лесниками в хату за стол, и тут на радостях — море разливанное. Мой хозяин страсть какой куражный был. Тут у него с радости загул и начался. И что ему в голову спьяну взбрело! Приказывает мне: «Митрий! Иди к попу! Пускай долгогривый собирает весь причт. Молебен благодарственный по убиенным медведям служить будем!»

Я думал сперва — это по пьянке он. Ан нет, сурьезный приказ выходит. А попу что — ему деньги плати. Он по самому дьяволу панихиду с акафистом отслужит.

Ну что ж, думаю, молебен так молебен. Вся деревня сбежалась. В церкви старосте приказали все большие свечи зажечь. А хозяин мой едва на ногах стоит. Раскраснелся, как бурак. «Давай, — командует попу, — с акафистами всем святым».

Я в охоте у хозяина не только егерем был, но вроде как и за приказчика. Все расходы и расчеты правил. Стоим мы в церкви. Народ на нас глаза пялит. Молебен к концу идет. Дьякон откашлялся, чую — к многолетию готовится. Я к хозяину — шепотом спрашиваю: сколько дать батюшке с дьяконом за молебствие-то? А он, окаянный, хозяин-то мой, так это с выразительностью сурьезной на меня посмотрел, да матом в три этажа во все горло, на всю церковь. «Дай им, говорит, десятку золотом... Пусть вспоминают молебен благодарственный».

Поп только плечами передернул да крестным знамением себя осенил. А люди-то в храме божьем за животы взялись. «Га-га-га!» — на всю церковь разнеслось. Благодать-то вся и улетучилась. Что смеху-то наделал! Весь год в Плохине только и вспоминали этот кураж...

Весь вечер рассказывал старик. А на рассвете проводил нас к лесу...