Непреодолимое препятствие опасные грязевые топи
Необозримый простор ровной казахстанской пустыни, знойное солнце на безоблачном небе, вдали струится нагретый воздух. Порой закружится вихрь, взметет за собой пыль и сухие стебли растений и, как из раскаленной печи, пахнет вам в лицо горячим дыханием. Целью моей поездки в эти края было изучение грязевых соленых топей.
Меня интересовало, насколько грязевые топи опасны и правда ли, что во многих случаях они представляют собой непреодолимое препятствие для человека. Эти вопросы интересовали меня еще и потому, что уже несколько лет я вынашивал мечту: посетить колониальные гнездовья фламинго.
Однообразна пустыня, тяжело здесь в жаркую летнюю пору. Неожиданно на далеком мглистом горизонте появляется неясная линия; она колеблется, извивается в воздухе и как будто движется, приближаясь к нам навстречу. Все четче выделяются силуэты крупных несуразных птиц. Это летит, образовав поперечную линию, вереница фламинго.
Вытянув во всю длину тонкую шею и ноги и часто взмахивая короткими красными крыльями, они низко тянут над выжженной солнцем пустыней. Ближе, ближе... И вот вся стая над вашей головой. Извивается розовая лента, шумят крылья, далеко разносится протяжное гусиное гоготанье.
Знаете ли вы фламинго? Многие, наверное, видели фламинго в зоопарке. Но, конечно, мало кому доводилось наблюдать этих долговязых, ярко окрашенных птиц на местах их гнездовья или на зимовках.
В Северо-Западном Казахстане фламинго издавна гнездятся крупными колониями на мелководных соленых озерах. Птицы избирают участки, далеко лежащие от коренного берега, где среди мелководья выступают низкие грязевые косы и островки.
Каждая пара из полужидкой соленой грязи сооружает необыкновенное по форме гнездо в виде довольно высокой колонки. На ее вершине в небольшом углублении в половине июня лежат обычно одно или два, реже три известково-белых яйца. Гнезда фламинго в колониях располагаются близко одно от другого, и поэтому вся колония издали напоминает высокий кочкарник. Такое непреодолимое препятствие не позволяет добраться до колоний фламинго.
Мелкая вода крайне затрудняет передвижение даже на легкой плоскодонной лодчонке. Лодка завязает в липкой грязи, не во что упереться шестом. Но это еще полбеды. А вдруг переменится ветер, подует с берега, тогда вообще все пропало. Вода уйдет на много километров, исчезнет из виду, и обнажится полужидкая топкая грязь. По ней ни пройти, ни проехать. Разве только бегом пробежишь короткое расстояние.
Но стоит остановиться хоть на десяток секунд, чтобы вздохнуть, собраться с силами, как ноги тотчас же погрузятся в густую, вязкую глину выше колена. Это очень опасно. Длинный шест, захваченный вами с целью опоры, так же легко погрузится в жидкую грязь и не окажет услуги в этом критическом положении. Вот почему так мало у нас сведений о размножении фламинго, об их образе жизни в гнездовый период. Нелегкая это задача.
Большую опасность таит в себе предательское мелководье. Здесь и там близ берегов торчат из грязи скелеты верблюдов и лошадей, напоминая о смертельной опасности. Потопчется исследователь по твердому грунту берега, иной раз сделает несколько шагов по вязкой грязи и предпочтет ограничиться наблюдением издали с помощью сильного бинокля. Но много ли увидишь, стоя на берегу? На далеком горизонте искрится и блестит под солнцем вода, полоской темнеет грязевая коса да едва розовеют птицы.
Не повезло и мне с фламинго. За всю свою жизнь я не только не посетила их колоний, но даже не видела издали. В годы, когда мне удавалось выезжать в Северо-Западный Казахстан, фламинго, видимо, там не гнездились. Так было и на этот раз. Но с грязевыми топями казахстанской пустыни мне все же пришлось познакомиться, причем довольно близко.
Как-то в июне с одним из местных охотников я проезжала неподалеку от большого соленого озера.
— Вы видите, сколько там птицы! — поравнявшись со мной и придерживая своего верблюда, указал мой спутник на озеро.
В полукилометре от берега, едва выступая над водой, виднелся вытянутый в длину остров. Его средняя, наиболее высокая часть издали казалась белой от массы сидевшей птицы. Множество чаек кружилось над островом в воздухе.
— Давайте, Иван Кузьмич, сделаем остановку, — предложила я охотнику.
Мы свернули к берегу, сняли вьюки с верблюдов и решили отдохнуть и позавтракать. Нещадно палило солнце. Небольшие стайки птиц пролетали недалеко от нашей стоянки.
«Да ведь это тонкоклювые чайки!» — Я рассмотрела в бинокль розовое оперение птиц.
— Иван Кузьмич, — сказала я, — попробуем добраться до островка — это очень интересная для меня колония.
— Ничего не выйдет: очень топкое дно, — лаконически отклонил он мое предложение.
— Пешком, конечно, пройти это непреодолимое препятствие невозможно, это я понимаю, — убеждала я охотника, — но, если лечь в воду и плыть, толкаясь руками, мне кажется, это совсем не опасно.
— Попробовать можно, только уж очень вязкое дно, — нехотя согласился мой собеседник.
Я быстро разделась, завязала платком голову, чтобы не пекло солнце, и, сделав несколько шагов по колено в грязи, легла в нагретую воду. Она была мелкой и едва прикрывала тело. Как я и предполагала, вязкая глина свободно держала меня и, толкаясь о дно руками, я быстро легко поплыла от берега.
Это продолжалось минут пятнадцать. Вскоре мне показалось, что вода стала мельче... И как только она перестала прикрывать спину, плыть стало трудно. Еще несколько минут медленного движения, и мне стало ясно, что мой путь преграждает мель — едва прикрытая тонким слоем воды коса.
Плавание по грязи невозможно, а ползти по жидкой и липкой грязи с каждой минутой становилось все трудней и трудней. Завязали руки и ноги, я двигалась вперед черепашьим шагом, а птичий остров, как мне казалось, оставался все таким же далеким. С большими предосторожностями я повернула обратно и, когда достигла более глубокого места, а потом и твердого берега, поняла наконец, что эти грязи действительно непреодолимое препятствие для невооруженного человека.
«Эх, если бы у меня были две надувные резиновые лодки! По одной пройти, потом перебраться на другую и так, поочередно меняя их, двигаться дальше. Медленно, но зато верно и безопасно», — мечтала я, всматриваясь в недоступное птичье поселение.
С того памятного дня прошло много лет. Как-то зимой на короткое время я попала в Закавказье и, желая поохотиться на водяную птицу, посетила одно крупное озеро, где зимовало множество уток, несколько стай гусей, а по грязевым берегам ютились бекасы и прочие кулики. Одна беда — в момент посещения на озере собралось много охотников. Их легкие лодки-плоскодонки бороздили чистый плес и тростниковые заросли во всех направлениях.
Не люблю я больших охотничьих сборищ: много стрельбы, того и гляди, угостят тебя сгоряча дробью, а главное — не удается понаблюдать за птицами. Я уже решила было отказаться от охоты на Мигмане и поискать более спокойный уголок по соседству, но случайно обратила внимание на одну странность. Охотники почему-то избегали проникать в северо-восточную окраину озера.
В той стороне не было видно лодок, не доносились оттуда и выстрелы. Само собой разумеется, что именно там скопилось множество уток. Они вели себя необычно спокойно, плавая на отмелях и в заливах или низко пролетая над желтыми тростниками. Не пытаясь разгадать секрет этой загадки и решив опередить прочих охотников, я заскользила на своей лодчонке к месту скопления дичи.
Но, чем дальше проникала я в узкие затоны, чем ближе становился берег, тем труднее было продвигаться на лодке. Воды здесь оказалось мало, и моя плоскодонка то и дело завязала в массе наносного ила. Когда я пыталась отталкиваться длинным шестом, он глубоко погружался в полужидкую грязь.
Напрягая все силы, я старалась вытащить шест из липкой грязи, подтягивала лодку обратно и постепенно оказывалась на старом месте. Тогда я поступила так, как в подобных случаях поступают охотники. Бросив шест вдоль лодки в мелкую воду и став на него обеими ногами, я попыталась протолкнуть вперед облегченную лодку. Но шест, к моему удивлению, почему-то не выдержал моей тяжести, быстро погрузился в ил, а я, не ожидая этого, набрала полные сапоги воды.
В январе вода в сапогах, даже в теплом закавказье, не доставляет удовольствия. С большим трудом вытащила я свой шест из грязи. Потом много часов напряженно, но малопродуктивно работала, стараясь протолкнуть лодку вперед. Постепенно силы мои иссякли, а продвинулась я, наверное, не более чем на километр.
Как же выбраться из этого предательского мелководья? Неужели придется ночевать под открытым небом? Пот струился по моему лицу, болели руки и спина. Я села на лавку и решила отдохнуть. Наступила яркая, теплая ночь, светила луна. Время от времени с характерным свистом над головой проносились утки. Порой вдали хлюпала вода под ногами тяжелого зверя и трещали камышовые заросли. Это по вязким берегам озера паслись кабаны.
Иногда доносился визг дерущихся секачей. Хотя мое положение было весьма неопределенное, я продолжала бездействовать, неподвижно сидела и вслушивалась в ночные звуки. Да, собственно говоря, мне некуда было стремиться. Непреодолимое препятствие сулило мне еще большую грязь.
— Ээ-эй! — вдруг услышала я человеческий оклик и обернулась.
Под яркой луной кто-то, вероятно, ехал на лодке. Издали доносился всплеск воды под веслом и маячила неясная тень. Я поднялась и старалась рассмотреть в темноте неясный предмет. Тень приблизилась. Это действительно оказалась лодка. В ней стоял человек и без особого напряжения отталкивался шестом. Шагах в сорока от меня лодка остановилась.
Это был рыбак Николай, у которого я квартировала.
— Крепко застряли? — спросил он и, не дожидаясь ответа, сказал: — Бывает. Забыл предупредить вас, что не везде можно ездить по нашему озеру. Я стою на канаве, прибивайтесь сюда. Только к одиннадцати часам выбрались мы с Николаем к его домику, и я еще долго вспоминала, как застряла в иле, нанесенном в Мигман Курой во время весеннего половодья.
В декабре я еще раз побывала на ленкоранском побережье Закавказья. Многое здесь изменилось. Большой и глубокий водоем образовался на том месте, где несколько лет назад широко простирался залив с мелководными отмелями и косами. Но на противоположной стороне водоема сохранились грязные наносы, обширные отмели, тростниковые заросли. И сколько же держалось здесь разной болотной птицы!
Лениво бродили по мелководью рыжие кулики-веретенники, пестрые шилоклювки, множество чернозобиков стаями низко носились над плесами. Без всяких приключений я достигла тростников и, устроив там небольшой шалаш, стала ожидать, когда веретенники и шилоклювки, бродя в поисках пищи по грязевым отмелям, подойдут ко мне на верный дробовой выстрел.
Удивительно теплый, даже жаркий день выдался 22 декабря в Закавказье. Грело солнце, над неподвижной водой близ тростников летали коромыслы, какие-то комары, собравшись в тесную кучку, толкались на одном месте в воздухе. Из тростниковой чащи время от времени выпархивала наша маленькая птичка-варакушка с ярко-голубым горлышком. Она широко распускала рыжий хвостик, звучала ее задорная песенка, и птичка вновь исчезла в зарослях.
Наблюдая за моими ближайшими соседями, я и не за метила, как прошло время и к тростникам приблизилось несколько куликов. Медлить было нельзя. Грянул выстрел и одна из шилоклювок осталась на чистом плесе шагах в тридцати от берега. Выбравшись из шалаша, я побрела по мелкой воде к убитой птице.
Дно здесь не отличалось такой плотностью, как при переходе от дамбы: мои сапоги оставляли следы и взбаламутили воду, но я как-то не придала этому значения. Лишь сделав шагов пятнадцать от берега, я неожиданно погрузилась в вязкую грязь почти выше колена. Со всей силой рванулась я к берегу и, завязая то одной, то другой ногой, падая в грязь и опять поднимаясь, наконец, выбралась на твердую почву в буквальном смысле слова на четвереньках.
Дорого мне могло обойтись это непреодолимое препятствие! Яма там, что ли? Настоящая ловушка! Недоброжелательно поглядывала я на предательское мелководье. К счастью, близился полдень. Ножом я сняла налипшую грязь, потом обмыла свою куртку и повесила ее сушиться на солнце. «Как же поступить с застреленной шилоклювкой?» — размышляла я.
Немного нашлось бы желающих попытаться вторично достать птицу после такой неудачи. Но как можно оставлять убитую птицу на съедение болотным луням и воронам? Тем более что моя шилоклювка, как назло, лежала совсем недалеко от берега, на голубой поверхности плеса, и под яркими лучами солнца блестела чистотой своего пестрого оперения.
Неужели придется бросить? А может быть, все же еще раз попытаться достать? Ножом я стала срезать стебли высокого тростника. Из них час спустя я связала четыре толстых снопа и, захватив их с собой, сделала десять первых осторожных шагов по отмели. Дно выдерживало мою тяжесть. Еще три шага вперед, и оно стало вязким. Быстро я положила один тростниковый снопик и стала на него ногами.
Стоять оказалось удобно и вполне безопасно. Два других снопика позволили мне продвинуться еще на несколько шагов вперед, а последний настолько приблизил меня к шилоклювке, что с помощью шеста я дотянулась до птицы. Ура!.. Пестрый кулик был у меня в руках. Выбираясь обратно на берег, я вновь провалилась выше колен и, набрав полные сапоги жидкой грязи, с трудом выбралась на твердую землю.
Ну и предательское местечко! На каждом шагу — какие-то грязевые ямы, проваливаешься там, где десять минут назад прошла свободно.
Солнце уже склонилось к западу, когда я возвращалась к дамбе. Как и утром, разрисованное трещинами дно свободно выдерживало мою тяжесть, и сапоги почти не оставляли следов. Неожиданно одна нога глубоко погрузилась в глину. Вытаскивая ее, я с силой оперлася на свой длинный шест. Но представьте мое удивление, когда он без особого сопротивления почти весь ушел в землю.
Я и не подозревала тогда, что толстый слой грязевых наносов этого болота только сверху успел покрыться достаточно плотной коркой, выдерживающей тяжесть идущего человека. А я-то шла так уверенно и спокойно! Да, пожалуй, грязевые топи Закавказья не менее опасны, чем топи казахстанской пустыни.
Елена
Фламинго ни разу не видела в зоопарке, я правда и не во многих-то была. Хотя представляю на сколько красива эта птица-цапля ))