Разбой

Это было на Кавказе, в низине Куры, в нескольких километрах от строительства Мингечаурской гидроэлектростанции. Мы охотились тогда на кабанов, добывая их по специальным лицензиям на котел рабочим. Но нам не везло.

Все наши попытки выгнать зверя на выстрел окончились неудачей. Жара и усталость валили нас с ног. К тому же солнце давно уже высушило росу. И собаки беспомощно теряли след зверя едва начинался гон. Продолжать охоту не имело смысла. Можно было уходить, домой. Но неожиданно счастье нам улыбнулось.

В самом конце последнего загона, когда стрелки, потеряв всякую надежду на успех, были готовы разрядить ружья, в камышах раздался низкий хриплый лай, испуганный визг поросенка, гулкий выстрел, и чей-то незнакомый голос «готов!».

Мы поспешили на выстрел. Шагах в ста от нас, у тропы, только что пробитой кабаном, на коленях стоял бородатый лет сорока пяти, худощавый человек, и деловито покряхтывая потрошил годовалого подсвинка. Рядом с ним спокойно, наблюдая за работой хозяина, лежала мордастая, черная собака.

Бородатый даже но повернулся в нашу сторону, но его собака осмотрела нас очень внимательно. Мы тоже хорошенько рассмотрели ее. Ростом она была с большого матерого волка, такая же лобастая, широкогрудая, с таким же толстым загривком и крепкими лапами. От волка ее отличали лишь длинная подвижная шея, необыкновенно черная масть и глаза: незлобные, умные и спокойные. Породу ее определить было трудно. Но кто в ту минуту мог думать о породе? Она выгнала на бородатого подсвинка тогда, когда наши породистые гончие путались в следах.

Разомлев от жары, мы молча переминались с ноги на ногу, стоя на почтительном расстоянии от незнакомого охотника, пока самый молодой из нас Андрей не взмолился перед ним.

— Слушай! Убери ты это страшилище. Давай поговорим.

Бородатый не торопясь вывалил на траву кабаньи потроха и очень спокойно спросил:

— А кому она мешает? С охотниками она в дружбе.

— Ну знаешь, — не принял шутки Андрей, — это ты брось. Мы тоже в охоте кое-что понимаем, — проговорил он, хвастливо выставив напоказ свое новенькое, купленное специально к открытию сезона ружье.

— Я вижу, — добродушно усмехнулся бородатый, поглядывая то на блестящие вороненые стволы новенького ружья, то на его щегольскую, сшитую тоже специально к сезону куртку, и шагнул нам навстречу.

— Гази, местный житель, — представился он, за руку здороваясь с каждым. Он говорил быстро, с небольшим акцентом, отчего слова, произносимые им, звучали с какой-то особенной убедительностью. Гази здоровался, а его собака обнюхивала всех по очереди и виляла хвостом. — Теперь в огонь и воду за вами пойдет, — улыбнулся Гази.

Андрей, не скрывая восхищения, спросил:

— Ты где же взял такую?

— Всегда была.

— А как зовешь?

— Разбой.

Мы заулыбались.

— Подходящее имя.

Потом кто-то спросил Гази: почему он так поздно вышел на охоту?

Гази, прежде чем ответить посмотрел на горы и махнул рукой в сторону перевала.

— Уже домой иду. За козлами я ходил. Вылез на откос, слышу шум в камышах. Думаю, что там происходит? Вижу люди в одном краю стреляют, кабаны в другом бегают. Люди туда идут — кабаны сюда возвращаются. Карусель вижу.

— Что-то похоже на это, — согласились мы, — жарища однако. Собаки устали... Гази щелкнул языком.

— Сейчас из камыша кабана выгнать нельзя. Что он с ума спятил в горы бежать? Неправильно вы охотитесь.

— А как надо?

Он прищурил свои большие миндалевидные глаза, пожевал ус и окинул нас пытливым взглядом.

— Сильно устали?

— Перекусим — подтянемся.

— Перекусить некогда. Пошли камыш топтать.

Он сгруппировал нас в четверки и повел на штурм камышовой чащи. По его замыслу нам предстояло пробить в зарослях несколько сквозных коридоров с таким расчетом, чтобы можно было свободно простреливать все болото из конца в конец.

Эта идея нам сразу понравилась. Забыв об усталости мы бросились в чащу, неистово давя сапогами пересохшие от жары ломкие стебли, будто они и только они были прямыми виновниками всех наших утренних неудач.

Болото дохнуло на нас гнилью. Мы проваливались в трясину, спотыкались о кочки, солнце слепило нам глаза, камыш щетинился и кололся; острая, точно ножи, трава царапала руки, в рот лезли паутина, пыль, осыпаясь с мягких метелок, забивалась в глаза. Мы натыкались друг на друга как пьяные, мешали один другому, но упорно лезли вперед, вытаптывая на своем пути все, что разрослось на месте противопожарных коридоров и могло мешать верному выстрелу.

Гази шагал впереди нас и рубил камыш длинным кривым ножом. Он поминутно оглядывался назад, проверяя правильность взятого направления, и командовал:

— Правее, левее! Куда загнули?

Противоположный берег показался нам чем-то вроде обетованной земли. Даже не верилось, что есть на свете такие места, где не растут бурые жесткие, пахнущие удушливой пылью, трехметровые метелки.

Через полчаса в тридцати метрах от первого коридора был пробит второй, а за ним третий, четвертый, пятый, но приступив к шестому, мы взмолились.

— Может хватит?

Гази вытаращил глаза и покачал головой:

— Эх, вы, куропатки!

Мы не возражали. Гази дал передохнуть нам две минуты и спросил:

— Кто хорошо стреляет?

Мы переглянулись. Среди нас было немало хороших стрелков. Но осрамиться перед Гази не хотелось никому. На охоте всякое бывает. И мы продолжали молча стоять, разглядывая франтоватый костюм Андрея.

— Я, — ответил Андрей.

— Тогда будешь стоять последним, — скомандовал Гази. Все кабаны твои.

Андрей самодовольно откашлялся в кулак.

— Давай, давай. Не пропущу.

Гази поставил его на самый дальний коридор от загона. Потом отобрал по два стрелка на остальные коридоры, а меня оставил в резерве. Я не возражала. Он был мне очень симпатичен, этот бородатый горец, и я ничего не имела против побыть с ним вместе час-полтора.

Когда зарядив ружья, вся компания заняла места в цепи стрелков, мы с Гази отправились в самый дальний конец болота, чтобы оттуда начать гон. Гази послал меня гнать кабанов по сухому высокому берегу. Он почему-то решил, что кабаны могут вырваться из болота и приказал мне шуметь так громко, как только я могла. Для себя и Разбоя он выбрал путь по трясине.

Дождавшись условного сигнала, я начала гон. На моем пути то и дело попадались большие камни. Я обходила их стороной, поднимаясь порой высоко над болотом. В такие минуты мне как на ладони были видны все стрелки. Не жалея горла, я добросовестно орала, свистела; визжала, улюлюкала, развлекаясь собственным дурачеством больше, чем охотой.

Здесь на камнях я чувствовала себя на отшибе, не верилось, что кабаны повернут в мою сторону, но, честно говоря, не очень жалела об этом. Усталость и раскаленное солнце, тоскливо повисшее над седлом перевала, потихоньку сделали свое дело. Азарт расплылся в вялой лени. Хотелось хоть на минуту свернуть с пути и, окунувшись с головой в синюю тень ущелья, отдохнуть.

И вдруг до меня долетел возбужденный голос Гази:

— Пошел! Держи!

Разбой залился раскатистым лаем. Мне показалось, что воздух дрогнул. В секунду, забыв обо всем на свете, я превратилась в сплошной слух, зрение и настороженность. Сердце тревожно екнуло в груди. Я прыгнула с валуна на землю и поспешила к болоту.

— Держи-и! На вас идет!! — летело оттуда над камышом.

Чего бы я кажется не дала в этот момент, чтобы поменяться местом с любым из своих товарищей!

Разбой лаял с коротким подвывом. Голос его раздавался то справа, то слева от Гази, то приближаясь к нему, то удаляясь, то неожиданно обрывался, начинался снова, опять обрывался... Гон шел на кругах, постепенно подкатываясь к пробитым нами коридорам. Гази и его собака вдвоем делали то, чего мы не сумели добиться целой оравой.

Я перебралась через каменную осыпь, стала на кочку и, стараясь хоть чем-нибудь быть им полезной, кричала:

— Ай-я-я-яй!

Скоро над болотом один за одним прокатились три выстрела. Потом еще два! Потом еще три! Еще два! Еще!.. Еще!.. Я не успевала считать. Дуплет следовал за дуплетом. В горах гудело эхо. По-моему, каждому стрелку удалось испытать свое счастье. А Разбой все кружил и кружил. Ни жара, ни трясина, ни колючие, переплетенные друг с другом стебли камыша не могли остановить его.

Я с восхищением слушала размеренный лай собаки, мысленно представляя себе, как поднятые с лежки кабаны стремительно прыгают через коридоры, как стреляют по ним мои друзья и неожиданно подумала: а что если и мне подойти ближе к цепи. Может и я разок выстрелю?

Разбой в это время был где-то в зарослях. Он, очевидно, наткнулся на след зверя и стронул его с места, так как голос его неожиданно стал очень высоким и злобным. Я торопилась как только могла. Не знаю почему, но мне казалось, что мой выстрел непременно будет счастливым.

Я изодрала в кровь лицо и руки, влетела в топь, а когда выкарабкалась на кочку, то снова услышала выстрелы. Они прокатились очередью по цепи стрелков и захлебнулись где-то вдали. На минуту все стихло. Я поняла, что опоздала. Вдруг оттуда, где только что оборвалась стрельба, навстречу мне из камыша выбежал Андрей. Бросив ружье, он вприпрыжку помчался к высокому развесистому карагачу, одиноко стоявшему на краю болота.

Шагах в пятидесяти от него, как ураган, несся раненый секач. Наперерез секачу из камыша выскочил Разбой и, изловчившись, повис у него на ухе. Андрей воспользовался секундным замешательством зверя, подпрыгнул вверх, схватился руками за толстый сук карагача и поджал ноги. Секач, как вихрь, пронесся под ним, ударив собаку о дерево. Разбой взвизгнул и отлетел в траву, а секач, не останавливаясь, свернул в горы и скрылся в кустах.

Все это произошло так стремительно, что я даже не сразу разобралась в случившемся. Когда я прибежала под дерево Андрей еще крепко держался за сук карагача, а Разбой не шевелясь скулил в траве. Из болота подоспели товарищи. Подошел Гази. Осторожно ощупал собаку и сразу определил.

— Ребра сломал, шайтан. Мы сняли с дерева Андрея.

— Почему не стрелял? — спросил его Гази. Андрей в ответ пробормотал что-то невнятное.

— Он стрелял, — заступился кто-то за Андрея. Гази молча повернулся и пошел к болоту, нашел брошенное Андреем ружье и снова вернулся к нам.

— Почему не стрелял? — теперь уже зло спросил он Андрея, вытаскивая из стволов патроны. Андрей молчал.

— Трус! — выругался Гази.

Он бросил ружье на землю, снял с себя куртку и положил на нее собаку. Мы хотели ему помочь, но он решительно отказался.

— Сам виноват, сам и понесу, — сердито проговорил он и, взвалив Разбоя на спину, пошел к перевалу.

Мы молча окружили Андрея. Он виновато улыбнулся и бросился следом за Гази.

— Прости, брат. Не думал, что так получится, — услышали мы его голос, — первый раз я на такой охоте.

— А зачем хвастался? — глядя ему в глаза, спросил Гази.

Андрей сразу осекся и густо покраснел.

— Трус! Дома сидеть надо! — сердито бросил Гази и скрылся в зарослях орешника.

Больше мы никогда не встречались с ним.