Меню

Занимательные истории 5.06.2012

Зверек ондатры странное плывущее существо

Темная вода

Небольшая речушка в средней полосе России. Удалённая от городов и крупных сёл, она сохранила всю прелесть почти нетронутой первозданной природы. Рыбалка, купание, безраздумное отпускное безделье.

Но иногда, верная привычкам зоолога, я отправляюсь бродяжничать по окрестностям. Забираюсь в топкие ольшаники, где в колдобинах тёмная вода затянута густым слоем ярко–зелёной ряски и почти на каждом кобле лежат, свернувшись в кольца, хозяева этих топей – ужи.

Рыскаю по тростниковым зарослям вокруг многочисленных пойменных озёр – стариц. Обшариваю прибрежные тальники, с трудом разыскивая густые переплетения вьюнков, обвивших вокруг стеблей трав и веток кустарников.

Интересен и богат живой мир среднерусской поймы, избегнувшей опустошительного проникновения человека! Сколько здесь ещё тайн, больших и маленьких, раскрытие которых радует сердца натуралиста! Из каждой вылазки я возвращаюсь обогащенная какой – нибудь находкой, лучше узнавшей своеобразный и таинственный мир речной долины.

С ранней весны до осенних заморозков связана с рекой жизнь рыбаков, перевозчиков, пастухов, сторожей лугов. Кто лучше их знает все секреты узкой долины реки, теснимой со всех сторон бескрайними полями? Они рассказывают мне, где живут те или иные звери и птицы. От них можно узнать, какие редкие животные населяли пойму несколько десятилетий назад и постепенно исчезли – на их глазах или на памяти отцов и дедов.

Выводы печальные – край скудеет. Какая водилась в речке рыба, сколько зверя было в прибрежных лесах, сколько уток в озёрах! Но мне, хорошо знающей поймы многих других речек, где воды были отравлены отходами промышленных предприятий, а прекрасные заливные луга под влиянием неумеренного выпаса скота превратились в кочковатые осокарники, – мне этот край кажется маленьким Эльдорадо.

Особенно занятный собеседник – старый рыбак Николай Федотыч, которого все на реке зовут дедом Миколой. Вечерами, когда я, расположившись у костра, веду записи в дневнике или читаю книгу, дед возникает вдруг из темноты и молча садится на валяющийся у палатки обрубок дерева.

Он говорит мало, но очень ёмко. За каждым его словом скрывается огромный запас наблюдений, приобретённый за долгую жизнь. В отличие от большинства рыбаков, он не дополняет правду бессознательным вымыслом, а рассказывает только о том, что видел или испытывал сам. Дед и слушать умеет вдумчиво, не перебивая, лишь изредка вскидывая седеющие брови.

Почти всю жизнь провёл он на реке, хорошо изучил её секреты, и всё, что я говорю ему о речных обитателях, доходит до него правильно, без искажений. О чём только не приходится нам беседовать тёплыми и тёмными июльскими ночами, сидя у затухающего костра…

Рассказываю деду о бобрах, над изучением которых работаю в заповеднике города Воронежа. Он слушает внимательно, вопреки обыкновению раз пять переспрашивает меня, а когда я закончила, промолвил:

— Знаю я о них, слыхал. Жили они в наших местах. Моему отцу дед передавал. Занятные звери. Только побили их всех. Последний бобёр в озере жил, в Диком, где я сейчас рыбачу. Один остался старый и он исчез. Отпуск кончается. Сегодня дед неожиданно взбудоражил меня необычной вестью. Он решил рано утром, весь мокрый от росы, и, откинув дверцу палатки, спросил:

— Спишь? Проснись – ка, слушай. На Диком – то бобёр появился, сам видел. И домину себе построил в Журавьем углу. Снасти проверял и видел, в первый раз вчера я в этот угол вентери – то поставил…

Новость удивила меня. Я твёрдо знала, что ни в этой, ни в соседних речках бобров нет и не должно быть. Но и не поверить деду Миколе было нельзя…

Быстро одевшись, я перетащила в Дикое лёгкую лодочку и через час после неурочного визита деда сидела на удобном наблюдательном пункте, в полукруглой тростниковой бухте на выходе из Журавьего угла. Ждать пришлось недолго. В начале лёгкая рябь появилась на недвижимой утренней воде, а затем из–за выступа противоположного берега показалось какое–то плывущее существо. На поверхности виднелась только голова и часть спины.

Зверёк плыл быстро, от него углом расходились волны и – это я рассмотрела, когда пловец был напротив – во рту он держал пучок длинных буроватых водных растений. Не успела я проводить его взглядом (он уплыл вглубь затона), как неподалёку от лодки вынырнул второй такой же зверёк и на несколько секунд неподвижно застыл на поверхности. Его можно было хорошо рассмотреть. Крепкое, плотное туловище, покрытое бурой шерстью; хвост короче туловища, сплюснутый с боков, весь в чешуйках; большие задние лапы с перепонками и передние малые, прижатые к груди…

Позволив разглядеть себя, зверёк нырнул, появился через минуту у тростникового островка, метрах в десяти от лодки, и уже с какими–то водными травами во рту. Он выбрался на остров, положил перед собой траву, уселся на задние лапы, передней лапкой поднёс ко рту зажатый в кулачке стебель и начал быстро откусывать от него кусочки.

В бинокль была отчётливо видна мордочка зверька с круглыми блестящими глазами и большими оранжевыми резцами. Управившись с принесёнными растениями, подгрыз у основания стебель тростника и принялся выедать его сочные прикорневые части. Но закончить завтрак зверьку не удалось; он насторожился, приподнялся и мгновенно, с лёгким всплеском нырнул в воду. Вскоре обнаружилась и причина переполоха: дед Микола не выдержал неизвестности и подъезжал на своей старой, почерневшей от времени, неуклюжей лодке – плоскодонке.

— Ну, что нагляделась? – спросил он меня громким шепотом. Не отвечая, я махнула рукой – езжай за мной – и направился в дальний конец озера. Метров семьдесят мы плыли мимо низких болотистых берегов Журавьего угла. Почти в самом тупике дед показал веслом на тёмный холмик, видневшийся среди зарослей тростника и рогоза.

— Вот он, домина – то.

На оторвавшейся от берега и застрявшей на болотистом мелководье возвышалась кучка донного ила, перемешенная с растительной ветошью, в которой преобладали стебли тростника. Диаметр этого сооружения у основания равнялся 1,5 метрам, высота его  не превышала 1 метра. Выходных отверстий на поверхности не было: они располагались под водой, около самого дна.

— Вот он, дом бобровый, — с торжеством в голосе и уже громко повторил мой спутник. – А ты, видать, не поверила мне утром… Пришёл бобёр, опять у нас появился.

— Нет, Николай Федотыч, — ответила я рыбаку – разочаровать тебя придётся. Это не бобр, бобрам здесь быть неоткуда. Это ондатра пришла к вам с соседней речки. Туда её в прошлом годе выпустили.

Ондатра? – удивлённо протянул дед. – Да что же это за зверек такой, сроду не слышал…

Вечером, когда мы привычно расположились у костра, я рассказала деду Миколе необычную историю о том, как небольшой североамериканский грызун – ондатра за несколько десятков лет завоевал водные и болотные угодья нашей страны…

На другой день, после нашего открытия, чуть свет, мы уже вместе, на дедовой лодке, сидели недалеко от домика ондатр и с интересом наблюдали за жизнью его хозяев. Напуганные нашим появлением и спрятавшиеся было зверьки, быстро оправились от испуга, вынырнули из хатки и принялись за прерванные занятия.

С восходом солнца их активность, вопреки нашим ожиданиям, не уменьшились, они даже оживились, как бы обрадовавшись дневному свету. До этого немного вялые, флегматичные, сытые после длительной ночной «жировки» зверьки стали вдруг подвижными, игривыми.

Две ондатры затеяли игру в «пятнашки». Они гонялись друг за другом, то ныряя, то вновь показываясь на поверхности, кувыркались, плескались. Когда зверьки касались илистого дна, на поверхности взметались маленькие гейзеры от пузырьков болотного газа, а в воде появлялись столбики мути. До чего легко и просто чувствовали себя ондатры в воде!

Чуть заметное пружинистое движение хвоста в сторону – и бурое тельце мчится под прямым углом к прежнему направлению; несколько быстрых гребущих движений задними перепончатыми лапками – вёслами – и зверек резко уходит вниз, на дно водоёма.

Казалось, что плавание и движение не доставляют зверькам ни малейшего труда. А как они отдыхали на поверхности воды! Остановятся, распластают тело так, что снаружи остаётся лишь мордочка, часть головы, спины и хвост, и лежат, не двигаясь ни лапками, ни хвостом.

Утренний приступ активности зверей закончился довольно быстро, и постепенно почти вся семья (там в тростниках кормились и плескались ещё четыре ондатры) зашла в домик, на дневной покой. Но один крупный зверёк не ушёл на отдых. Он несколько раз заплывал в хатку и вновь выходил обратно. Проплыв несколько метров на поверхности воды, он в 2-3 метрах от нас нырял почти до самого дна.

В косых лучах солнца, светившего сбоку, было хорошо видно, как нырнувшая ондатра, обхватив лапками стебель рдеста и наклонив голову, подкусывала его, потом переплывала ко второму, третьему…Набрав целый пучок травы, она выныривала и плыла с добычей к жилищу. Здесь её, несомненно, поджидали прожорливые малыши. Примерно через час после остальных членов семьи, отбуксировав к домику последний травяной плотик, исчезла и эта ондатра.

Мы с дедом Миколой возвратились к палатке и долго обсуждали виденное, дивились ему. Что даёт ондатре возможность чувствовать себя так легко в водной стихии, так хорошо плавать и нырять? Как ухитряется, пробыв несколько часов в воде, сохранить сухой свою шерсть? Что позволяет зверькам подгрызать корм под водой, не захлёбываясь? Много подобных вопросов задавал мне старый рыбак…

Увы, комментариев пока нет. Станьте первым!

Есть, что сказать? - Поделитесь своим опытом

Данные не разглашаются. Вы можете оставить анонимный комментарий, не указывая имени и адреса эл. почты