Хатка бобра среди болота

На обратном пути, не доезжая деревни Пострежье, наша машина остановилась, не выдержав тяжелой дороги. Вокруг гати, на которой стоит машина, раскинулось болото. До Крайцов отсюда осталось еще восемь километров.

Уставший, обрызганный грязью шофер вылез из кабинки и, сдвинув шапку на затылок, безнадежно махнул рукой.

— Придется постоять, — говорит он. — Ничего не попишешь, произошла поломка.

Дождь тем временем все льет и льет. Что делать? Я решила использовать вынужденную остановку и навестить видневшуюся бобровую хатку на канаве среди болота. Все равно мокнуть! Лесник Сидор Автушко, ехавший с нами решил мне показать норы и хатки бобров, правда идти надо метров пятьсот и через болото.

Мы сошли с бревенчатого настила гати и сразу провалились в воду по колено.

Сидор Автушко, высокий и крепкий мужчина в военной гимнастерке и кожаных лаптях, быстро и легко идет впереди. Я спешу за ним, задыхаясь, путаясь ногами в болотных растениях, отстаю и часто проваливаюсь в воду.

Мы идем вдоль неширокой, но полноводной и глубокой речки или, правильней, канавы с незаметным течением. Она теряется среди однообразной болотной равнины, кое-где поросшей кустами плакучей ивы.

О русле этой канавы можно судить только по длинному ряду молодых и низкорослых березок, растущих редкой цепочкой по обоим ее топким, болотистым берегам.

Высокий и худощавый лесник шагает по трясине, словно аист. Ловко и безошибочно находит он зыбкую точку опоры для ноги, чтобы сразу перескочить на другую, такую же временную и ненадежную. Я с трудом поспеваю за ним. Мне жарко, несмотря на холодноватый ветер и дождь. Ноги в огромных, полных воды резиновых сапогах, полученных мною от директора, вязнут в трясине. Мне кажется, что у меня на ногах не сапоги, а тяжелые ведра с водой. Водяные растения цепляются за ноги и мешают двигаться.

Предательские кочки, едва лишь ступишь на них, сразу погружаются в воду и куда-то пропадают, выскользнув из-под ног. Несколько раз, шагнув немного в сторону от следа, оставленного лесником, я проваливаюсь в воду по пояс и вылезаю, держась руками за гибкие ветки молодых березок.

— Для наших болот нет лучшей обуви, чем лапти, — сочувственно говорит, посматривая на меня, Автушко. Легко и удобно, и нога не вязнет. Придется вам здесь ими обзавестись, не иначе.

На каждом шагу видны теперь по краям речки следы деятельности бобров. Всюду встречаются поваленные березки, срезанные палки, обгрызанные и поломанные ветки лозняка.

Нас поливает дождь. Несмотря на это, от комаров не спасает и клеенчатая палатка, наброшенная на голову. Пройдя по болоту с полкилометра, мы останавливаемся, наконец, перед огромной кучей в воде, ближе к противоположному берегу. На первый взгляд эта куча кое-как набросанного хвороста, возвышающаяся над водой метра на два.

Возле самой воды хатка бобра достигает в диаметре примерно метров четырех. Автушко влезает на бобровый домик и топает по нему ногами.

— Хатка жилая, с бобрами и достаточно прочная – говорит он. Действительно, крепкая, если спокойно может выдержать человека. Бобры — заботливые хозяева. Они внимательно следят за состоянием своего жилища, всегда укрепляя его и ремонтируя. На пустую хатку, ногами уже так не станешь, моментально провалишься.

— Это только со стороны кажется, что палки набросаны кое-как, — говорит Автушко, слезая с хатки. Снизу и изнутри хатка сцементирована крепко илом. Поэтому нелегок туда пробраться, а хозяин такой постройки всегда находиться в безопасности. Бывает, что волк, почуяв бобра, пытается когтями разрушить хатку. Но ему это никогда не удается, так прочно она сделана. Медведь, а их в заповеднике много, тоже не прочь полакомиться жирным бобровым мясом, особенно ранней весной, когда он голоден и худ после зимней спячки и когда ему приходится ограничиваться в основном только прошлогодней клюквой на болоте.

Конечно косолапый сильнее лесного разбойника и способен разломать хатки бобров, но до хозяев ему никогда не добраться, так же как и волку. Пока он будет трудиться над этим занятием, бобр всегда сумеет уйти и отплыть куда-нибудь подальше.

Обычно бобр выбирает место для постройки хатки между корнями старой ольхи. На болоте ольха растет кустом. От густо переплетенных корней поднимаются несколько стволов и молодых порослей. Пространство между ними заполнено прошлогодними листьями, сухими ветками и наносной землей, оставшейся здесь после наводнения. Сверху все это зарастает мхом. В таком месте, на кочке, бобр чаще всего и строит свой домик. Вырыв посредине пригорка, между стволов ольхи, ямку, он делает дно и стенки логова.

Строительством хатки в основном занимается бобриха. Сверху она кладет толстые, очищенные от коры палки, делая над логовом свод. На этих палках помещается более легкая настилка из тонких неочищенных палок и веток. Когда потолок над логовом возведен бобриха строит галерею. Для этой цели она кладет на верхнюю настилку логова длинные ветки, комьями вверх. Тонкие концы этих веток упираются в землю. Вокруг всей постройки делается таким образом галерея, которую бобриха сверху покрывает илом и землей. На ветки, образующие галерею, она укладывает следующие ряды веток и палок, тоже покрывая их сверху илом и землей.

Бобр в это время подготавливает материал для строительства, валит молодые деревца, очищает их от сучьев, разгрызает на части стволы деревьев и водным путем доставляет их к месту строительства. Бобриха время от времени ныряет в воду, залезает в домик и там передними лапами, как настоящий штукатур, обмазывает потолок своей квартиры илом. Внутри такой постройки обычно несколько помещений с выходами под воду. Логово, или гнездо, находится в хатке всегда над уровнем воды.

Хатка бобра, возле которой мы стоим, была построена, как видно, на берегу, на корневище старого пня, а потом отделена от берега, точно древний замок, искусственным каналом и теперь находится на островке. Старые хатки бобров, где живет не одно поколение, постоянно расширяются и иногда достигают огромных размеров.

В одной из таких хаток во время блокады заповедника в 1943 году скрывались три партизана от карателей. Партизаны проникли в нее снизу, сделав подкоп, и просидели там, наблюдая за гитлеровцами, разместившимися на ночлег на берегу. Они даже не подозревали, что в двадцати шагах от них прячутся в бобровой хатке партизанские разведчики.

Мы стоим под дождем и осматриваем хатку. Возле нее торчит из болота высокий столбик с поперечной дощечкой. На ней выведены жирные черные цифры: «213». Это моя работа, — усмехается Автушко. Я нашел эту хатку весной на моем участке и поставил кол с порядковым номером. Под этим номером хатка бобра зарегистрирована в конторе.

Для того, чтобы подсчитать, хотя бы приблизительно, общее количество бобров, оставшихся после войны, дирекция дала задание егерям и лесникам выявить и зарегистрировать все норы и  хатки бобров на каждом участке. Бобры живут семьями. Каждая семья имеет определенный участок, более или менее отдаленный от других семейств. Бобровое жилье со всеми подсобными сооружениями — норами, каналами и плотинами, — построенными одной семьей, живущей отдельно, называется бобровым поселением.

Иногда несколько хаток находятся близко одна от другой, на расстоянии от десяти до пятнадцати метров. Они построены молодыми бобрами, которые достигли двухлетнего возраста и отделились от родителей, поселившись по соседству. Такие группы близких поселений называются колониями.

Самка бобра приносит в год обычно двух детенышей. Таким образом, каждая семья может состоять из двух взрослых бобров, двух маленьких бобрят, родившихся в этом году, и двух молодых прошлогодних.

Работники заповедника, где на лодке, а где и пешком по болоту, добросовестно обследовали все потайные уголки, все облюбованные бобрами угодья. Жилые норы и хатки бобров были зарегистрированы и под соответствующим номером занесены в список бобровых поселений, заведенный дирекцией в начале этого года.

На ближайшем столбике или дереве возле хатки, поставленном среди болота, имеется номерная дощечка. Номер этот отмечен на карте и занесен в специальный список. Также в нем есть и выявленная Сидором Автушко хатка бобра номер 213, возле которой мы стоим мокрые с головы до ног.