Мертвая голова

 Однажды ранней осенью мне пришлось работать в деревне. Белый домик, в котором я поселилась, стоял среди плодового сада. Рядом была пасека, а за ней к реке сбегало картофельное поле.

Хозяин мой работал в совхозе огородником. Был он очень стар, но дело свое знал отлично.

Одно мне в нем не нравилось. Уж слишком он боялся того, чему не находил объяснения.

Только-только успела я поужинать, как Лука Лукич попросил меня посидеть с ним, а то, мол, страшно.

— Страшно?

— Не людей боюсь, — ответил старик, — неладно стало у меня по вечерам. Третью ночь не сплю. Как, значит, стемнеет, так... — тут Лукич оглянулся, — так запищит что-то: тонко-тонко, будто есть просит.

— Где пищит-то?

— Да и сказать не могу где. Кругом. Я так думаю, что «оно» меду просит.

— Почему меду?

— А потому, что как, значит, «оно» запищит, так мои пчелы просыпаются и начинают гудеть.

Я согласилась провести вечер со стариком. Мы вышли в садик и сели на завалинку. Было тихо. Только за рекой брякали бубенцы — там паслись лошади. Воздух был мягок и душист. В полумраке белели стволы яблонь. В пчелиных домиках все было спокойно.

Вдруг со стороны картофельного поля долетел до нас тонкий слабый звук. Звук то затихал, то усиливался, слышался то справа, то слева. Был он каким-то тоскливым, волчьим, словно кто-то жаловался или просил чего-то.

Я взглянула на огородника. Он не шевелился. Только белая борода его дрожала. А пчелы проснулись и зашумели в своих общежитиях... Вот звук резко усилился. Какое-то упругое тело шлепнулось на крышу ближайшего улья. Теперь я услышала странный писк. Пчелы бушевали.

Я включила электрический фонарик, схватила сачок и побежала к улью. Удивительное зрелище открылось мне. На крыше улья кружился гудящий ком — это шла битва пчел с огромной бабочкой — любительницей дарового угощения. Пытаясь отбиться от множества жалящих врагов, огромная бабочка бешено крутила длинными крыльями и издавала резкий писк. Пчелы облепили ее всю. Особенно много висело на ее толстом длинном брюхе.

— Лука Лукич! Сюда! Вот ваше «оно»! — закричала я.

Старик нерешительно подошел. Пчелы не смогли одолеть необыкновенного вора. Взмах сачка — и гудящий ком упал на дно кисейного мешка. Часть пчел вылетела обратно, но с полдесятка продолжали держаться за бабочку. Мы вернулись в дом. Ульи понемногу успокоились. Осмотр добычи отложили до утра.

На следующий день старик пожаловался мне, что и в сачке «оно» продолжало пищать, мешая спать. Действительно, бабочка билась в сетке и тонко пищала. Это была бабочка бражник, носящая мрачное название: «мертвая голова». Сверху на груди у бабочки желтел рисунок, похожий на череп с двумя скрещенными костями. Прямо-таки пиратский флаг!

Длинные, с неясным бурым узором передние крылья имели в размахе тринадцать сантиметров! Задние крылья намного короче, желтые с черной каймой.

Брюхо тоже желтое с черными кольцами. Не бабочка, а маленькое чудовище!

И какое же оно живучее! Пчелы его жалили и не могли убить, я усыпляла его и серным эфиром, и бензином — не могла усыпить. Наконец, после впрыскивания табачного настоя, бабочка затихла. «Мертвая голова» очень редко попадается у нас на Кавказе, и я радовалась ценному приобретению для коллекции.

— Лука Лукич, — позвала я старика, — вы все еще боитесь этой бабочки?

— А разве это бабочка?

— А что же еще? Бабочка, только очень большая... Я вскрыла зоб, в нем оказалось несколько капель меда. Огородник следил за каждым моим движением.

— Вот вор, так уж вор, — сказал он наконец. — И где же такое чудо родилось?

— Да вот на том картофельном поле и родилось. Может, видели на ботве, толстенную длинную зеленую гусеницу с синим узором на спине?

— Нет, — ответил Лука Лукич, — теперь вижу, что промашку дал.

Ученые и до сих пор спорят, почему и как пищит «мертвая голова». По-видимому, писк и жужжание происходит от трения частей хоботка. За ее «вой» кое-где в Германии называют эту бабочку «волком». Интересно, что и гусеница бабочки может издавать звуки, напоминающие скрежет зубов.