Хатка бобра на реке Бузянке

Возле первого шлюза спущена на воду новая лодка, сделанная Алешкевичем. Железные уключины для весел сделал тоже он в своей кузнице. Леонид Васильевич садится за руль, Алешкевич берется за весла. Мы плывем по реке Бузянке, туда где находится хатка бобра.

День выдался ясный, солнечный. Тепло, даже жарко, будто летом.

В спокойной воде отражается и голубое небо с белыми, неподвижными облачками, и стога сена на лугах, и зеленый низкий берег с осокой, тростником и лозою. Только аиста не хватает для полноты пейзажа.

« Аисты отсюда еще в конце августа полетели на «группировку» в пойму Березины, — говорит Алешкевич, словно отгадав мою мысль, — а журавли начинают группироваться.

В черном торфянистом срезе берега мы видим на уровне воды, под зеленой скошенной осокой, бобровые норы.

В лодке начинается разговор про бобров.

Бывает так, говорит Алешкевич, что бобры долго живут в одной местности, а потом вдруг пропадут все одновременно, будто по команде, бросив свои хатки и норы и появятся неожиданно в другом месте, где их раньше никогда не было.

— Причина здесь в корме, — объясняет Леонид Васильевич. — Бобры покидают свои жилища, когда вокруг нечем питаться, когда уничтожена кормовая база. Тогда они переселяются в другие, нетронутые места. Кормовая база восстанавливается на протяжении трех—пяти лет. Тем временем уничтожается растительность там, куда они переселились.

Бобры возвращаются с нового участка на свое старое место. Ремонтируется оставленная хатка бобра и хозяева живут здесь, пока не восстановится кормовая база в только что опустошенной местности. Такой у них идет круговорот.

— А почему, — спрашивает Алешкевич, — если просто скосить или вырубить лозняк, он вырастает на следующий год, а после бобров все сохнет, чернеет и восстановиться сможет только через несколько лет?

И на это у Леонида Васильевича находится исчерпывающий ответ.

— Косят или вырубают одновременно всю площадь, — говорит он. — Одновременно она вся и восстанавливается. А бобры уничтожают растительность неравномерно, постепенно и не подряд. Летом они открывают доступ в разреженные кустарники солнечным лучам, а зимою — холоду; изменяется температура на отдельных участках площади. Лозняк сохнет, мерзнет и гибнет, и потому нужно больше времени, чтоб он мог вырасти.

Над речкой пролетело пять уток. Леонид Васильевич, взяв ружье, вылезает из лодки и по болоту идет к тому месту, где они опустились.

Мы с Алешкевичем плывем к бобровой хатке номер 101.

Хатка бобра выглядит как обыкновенный пригорок среди луга. Вся она сверху донизу густо заросла молодыми побегами лозы и крапивой. Узкий, но глубокий канал без воды отделяет хатку от берега. Вокруг растет лозняк и ольховник.

Давно ли я видела впервые в своей жизни на Смолинке бобровые норы?

Тогда это было для меня большим событием.

Теперь я насмотрелась их вдоволь: и на Сергуче, и на Березине, и на Бузянке. Теперь мне хочется увидеть бобра за работой, посмотреть, как он пилит и валит деревья, как ремонтирует свое жилье или строит плотину. Ради этого, собственно говоря, я и приехала сюда.

Несколько раз обращалась я с этим вопросом к Леониду Васильевичу и Алешкевичу. Но каждый раз они мне отвечали, что еще не время, что надо подождать. Для того, чтобы увидеть бобра за работой, необходимо выбрать ночь тихую, безветренную и светлую. Ничего не поделаешь, придется запастись терпением.