Белый ужас термиты

«Термиты!.. Это не имеет прямого отношения к нам. Термиты — это Африка, Южная Америка, тропики. Разве у нас есть термиты?»

Так думают многие, так, признаюсь, думала и я, пока не попала в Туркмению, спустя два года после ашхабадского землетрясения.

Я шла по тенистым, пахнущим мокрой глиной улицам, слушала журчание воды в арыках. Часть домов была уже отстроена вновь и сверкала свежее побеленными голубовато-белыми стенами, но еще много, очень много зданий лежало в развалинах.

— Сколько часов продолжалось землетрясение? — спросила я у инженера-строителя Сердара Нуриева.

— Часов? — удивился инженер. — Пять минут всего!

— И за пять минут почти весь город разрушился! — в свою очередь удивилась я. — Землетрясение было силою в девять баллов, но даже при таких толчках, на мой взгляд, должно бы сохраниться больше построек.

— Вы правы, — согласился Нуриев, — на семьдесят пять процентов виновато землетрясение, но на двадцать пять процентов виноваты термиты.

— Термиты! — Я огляделась, ожидая увидеть темно-серые конусы построек термитов метров пятнадцати в высоту. Я знала термитов только из приключенческих романов и имела тогда о них довольно смутное представление.

— Где же термиты?

Вместо ответа Нуриев знаком пригласил меня перелезть через полуразрушенный дувал и осмотреть развалины большого двухэтажного дома.

Под ногами хрустело битое стекло. Обломки балок, обрывки обоев.

Дом был построен добротно. Высокий фундамент, толстые бревна перекрытий, черепичная крыша... черепица пестрой мозаикой покрывала участок.

— Смотрите! — инженер пнул ногой одно из лежащих бревен. С первого взгляда бревно как бревно: хорошо обтесанное, только что распиленное.

— Вы не сюда смотрите! Смотрите на срез! — Нуриев усмехнулся.

Теперь и я увидела. Увидела и поняла. Это было обыкновенное сосновое бревно, привезенное, наверно, с севера или с Алтая. Но там, где мы видим узор из концентрических окружностей, теперь зияли черные сливающиеся дыры. Мне вспомнились мишени после стрельб — вот так же в решето превращают мишени отличные стрелки.

— Вот так было поражено огромное количество построек в Ашхабаде. Вы понимаете теперь, что достаточно было толчка, чтобы город повалился, как картонный домик. Землетрясение могло быть и не таким сильным — результат бы был почти такой же.

— Но где же они? Где термиты?

— Может, их тут уже нет, а может, они здесь, под ногами, — инженер топнул ногой. — Термиты не выходят на свет. Больше всего они боятся света и сухости. У нас здесь разбойничает термит, названный закаспийским. Он не строит высоких холмов, как тропические термиты. Разве что набредете на невысокий куполок. Так что, — заключил инженер, — показать вам этих разбойников сейчас не могу.

— Но как же отстраивать город, не принимая мер против термитов? — спросила я. — Как с ними бороться?

— Как с ними бороться? — переспросил Нуриев. — Скажу прямо, мы еще не умеем с ними бороться. Строить дома из камня и бетона? Но немыслимо жить с бетонными полами под каменными сводами. А термиты доберутся до полов и потолков, если даже поднять фундамент метра на два, на три. Ведь термиты подбираются как? Пробуравят подземный ход к фундаменту, а дальше строят, налепляют на него земляные трубки, а по трубкам добираются до первой деревянной балки — и дом пропал. Что дом!

Слышали вы о судьбе Джемстоуна на острове Святой Елены? Город был полностью разрушен в 1875 году завезенными на остров термитами. Как с ними бороться, если они могут двигаться даже через раствор извести, который скрепляет кирпичную и каменную кладку?

— Но, может, яды? — неуверенно спросила я.

— Яды? Да, было такое предложение: окружить здание химическим кольцом — рвом, заполненным арсенитом натрия или гексахлораном. На несколько лет это помогало, но только на несколько лет, а потом термиты догадались, как проникнуть в дом: они проходили подо рвом и в своих шнурах-тоннелях добирались до балок подпола... О, вы не знаете, с каким изворотливым врагом мы имеем дело!

Они легко перестраиваются, приспособляются. Мы ушли в оборону, в глухую оборону. Мы пытались пропитывать дерево отпугивающими веществами. Это было и дорого и долго, но и это не помогло. Есть деревья, не повреждаемые термитами, — это кипарис австралийский и тик индийский, но нельзя же строить города только из этих пород деревьев. Это очень ценные породы деревьев.

— Так что же делать? — Это можно сравнить с грозной эпидемии.

— Слово за химиками, за создателями новых строительных материалов, — решительно сказал инженер. — Нужны термитоустойчивые лаки и краски, нужны ядовитые составы, надежно пропитывающие дерево; много чего надо нам, строителям. Вы думаете, что термиты едят только дерево?

— А что еще?

— Асбест и резину, кость и бумагу, тряпки и веревки, известь и жесть консервных банок, линолеум и мех, картофель и овощи, пробку и солому, цинк и свинец... многое сразу не приходит на ум. Если подумать — можно еще вспомнить, но, пожалуй, и этого достаточно. Теперь вы имеете представление, что такое термиты.

— Представление я имею, но самих термитов еще не видела, — ответила я и распрощалась с инженером...

Увидеть зловещих невидимок мне удалось только, когда я опять приехала в Туркмению. На этот раз я кочевала в предгорьях Копет-Дага, недалеко от Кизил-Арвата.

Стояла весна, и горы опоясались малиново-красным кольцом тюльпанов и маков. Даже голые пески кое-где бледно зеленели верблюжьей колючкой, селином и пастушьей сумкой. И, как серые кнопки, раскиданы какие-то маленькие вкропления: диаметром с метр, высотой сантиметров двадцать, тридцать.

— Пошли белых муравьев бить, — сказал, останавливая машину, наш шофер. Все мы были рады случаю размять ноги и побрели к ближайшему холмику.

— Вот черти! — с оттенком восхищения заметил шофер, безуспешно пытаясь проломить купол холма термитника ударами подкованного каблука. — Вот черти! Словно бронированный колпак надели.

Он вернулся к машине и достал из кузова лопату и лом.

Я попробовала вскрыть холм термитника лопатой... в самом деле, будто по бетонной плите стучишь! Шофер крякнул и с силой вогнал лом в термитник... Еще удар, еще!

Мы сгрудились вокруг вскрытого термитника.

Я смотрела на них с неприятным чувством — будто заглянула в незнакомый и враждебный человеку мир. Белесые, членистые зыбкие тела, корчась от прямого света, кишели в губчатой почве. Одни термиты уходили внутрь, другие замирали, задирая бронированные головы.

Шофер с ожесточением действовал лопатой.

— Вы напрасно стараетесь, — сказала я ему, — все гнездо вам не вычерпать. Знаете, какие бывают термитники? Пятнадцать метров глубиной.

Я наклонилась над развороченным городом термитов и почувствовала легкое дуновение тепла...

Особый мир термитов

Да, это особый мир! Десятки миллионов лет назад термиты вынуждены были уйти под почву. Изменился состав атмосферы, появились сильные враги — муравьи. Но термиты создали под землей свой мир, богатый углекислым газом, насыщенный жаркой влагой. Но за это расплатились зрением. Термит слеп, хотя есть еще у него на голове следы глаз в виде крохотных точек.

Муравьям досталась земля, а недра земли — термитам.

— И напрасно вы называете их белыми муравьями, — заметила я шоферу, — они скорее ближе к тараканам. У муравьев резко ограничено брюшко, а у термита оно плотно слилось с грудью.

— Подумаешь, разница! — возразил шофер. — И те и эти живут скопом.

— Сходство внешнее, — возразила я. — Муравьи — хищники, а термиты питаются деревом. Это почти единственные существа на земле, могущие питаться клетчаткой. Только жуки-дровосеки имеют возможность перерабатывать в кишечнике дерево. У термитов и у дровосеков есть в кишечнике особые полости, в которых живут различные бактерии.

Вот эти бактерии и перерабатывают клетчатку для своих хозяев в своеобразных бродильных чанах. У муравьев три формы взрослого насекомого: самец, самка и рабочий муравей, а у термитов четыре: самец, самка, рабочий термит и солдат...

Мы бросили развороченный термитник и вернулись к машине. Покачиваясь в душной кабине, я дремала и думала о том, что термиты начинают появляться и в Северной Европе. Во Франции, в Германии, в Гамбурге, нашли гнездовья термитов. Что, если термиты приспособятся к нашему капризному климату? Не становится ли их больше? Не пора ли бить тревогу? Пора!