Старый вепрь секач пущи

Тихо и темно в пуще на рассвете. В небе тускло мигают последние звезды. В молчаливом влажном воздухе ни звука. Пахнет грибами и плесенью. Низко нависли над нами тяжелые косматые лапы.

От огромных и мрачных елей веет сыростью и лесной тишиной. Ни одна из них не шевельнется. Они стоят, словно очарованные богатыри, охраняя дремотный покой какого-то сонного сказочного царства.

Мы сидим в кустах на окраине пущи, невдалеке от речки с низкими, топкими берегами. Густой дремучий лес переходит здесь в большое, необъятное болото.

От речки потянуло холодом. Легкое, едва заметное дуновение свежего ветра коснулось наших лиц.

Старый егерь Демид поднял руку над головой. Да, позиция выбрана удачно! Ветер дует не от нас, а навстречу, с болота, — оттуда должен явиться тот, кого мы ожидаем.

Удастся ли наше намерение? Не догадается ли он, что кто-то сидит у тропинки в засаде и подстерегает его? А что, если он не пойдет своей обычной дорогой и свернет где-нибудь, не дойдя до нас?

Главное, чтоб он не обнаружил наше убежище носом или ушами, потому что нюх и слух у него очень острые. Его маленьких глазок мы не боимся, зрение у него слабое. Он видит только на близком расстоянии, а мы спрятались хорошо. Со всех сторон надежно замаскировали нас густые кусты, и заметить нашу засаду нелегко.

Время идет медленно. Ноги стынут от холода и сырости, но мы сидим терпеливо, не разговариваем и не шевелимся. Бинокль у нас наготове, только с этим видом оружия и можно охотиться в пуще, если не считать еще хорошей бумаги и острого карандаша.

На востоке слегка посветлело. Звезды исчезли. Над болотом стелется белый, как вата, туман.

Ждать осталось недолго.

Издалека послышалось чавканье,— будто кто-то тяжелый и неуклюжий пробирается по болотистой и вязкой почве.

На заболоченном лугу появилось из тумана и стало приближаться к лесу что-то темное, живое.

«Он!..— мелькнуло в голове. —Тот, кого мы ожидаем!»

Действительно, это был кабан.

Не отрываясь смотрю я в бинокль.

Кабан не один!.. С ним еще несколько, только меньше размером: один, два, три, четыре... Это, вероятно, большая семья из нескольких поколений... Вскоре они должны пройти совсем близко от нас. Хотя бы ветер не переменился!

Теперь их можно рассмотреть и без бинокля.

Впереди крупный черный вепрь секач. У него длинная узкая голова с большим рылом, несравненно большим, чем у домашней свиньи, острая горбатая спина с высоким загривком и узким задом. Весь он покрыт густой и темной, почти черной, щетиной. На спине и над головой щетина особенно густая и длинная.

Тут она превращается в нечто похожее на гриву и стоит, как щетка, над лбом. Изо рта торчат большие, острые, как ножи, и загнутые вверх клыки — грозное и опасное для врагов оружие. Из-за них и зовут его секачом. Вепрь, видимо, немолодой, — такая форма клыков у самца дикой свиньи появляется только на шестом-седьмом году жизни.

Длинное рыло кабана, будто хобот, беспрерывно шевелится, нюхая воздух. Маленькие «свиные» глазки его злобно и подозрительно смотрят по сторонам.

За старым вепрем тянутся свиньи ростом немного поменьше, за ними — несколько подсвинков. Сзади мелкой трусцой бегут, торопясь, обгоняя друг друга и толкаясь, маленькие, проворные и веселые, смешные на вид поросята.

Внешне неуклюжий, кабан очень проворен и подвижен. Вся процессия во главе со старым секачом довольно быстро продвигалась вперед. Вскоре они поравнялись с нашей засадой, прошли мимо и с шумом, треском и хрюканьем скрылись невдалеке от нас в лесной чаще.

Теперь можно и ноги затекшие выпрямить. Мы выбираемся из своей засады и вслед за свиньями идем по протоптанной тропинке.

Этой тропинкой каждое утро, на рассвете, в свое логово в лесной чаще возвращаются кабаны из тростника на берегу речки, где они всю ночь лакомятся сладкими корнями водяных растений. Тут, в непролазном кустарнике, среди бурелома и прошлогодних листьев, залягут они отдыхать на весь день, до самого вечера.

В лесной глуши, под густым лиственным навесом, всегда царит полумрак и сырость. Сюда даже в ясный летний день не может проникнуть солнце. Это любимые места диких свиней.

Мягкая влажная почва, густо покрытая прошлогодними листьями, вся взрыта, будто вспахана, рылами и копытами кабанов.

Кормятся кабаны желудями, травой, корнями растений, грибами, личинками насекомых, мышами, змеями, улитками, червяками, жуками, всякой мертвечиной, больными и беззащитными животными, яйцами, птенцами, маленькими и еще слабыми косулями — одним словом, всем, что попадается под рыло.

— Они неразборчивы, — говорит Демид, — и на аппетит пожаловаться не могут. Всего и не перечислишь, чем они кормятся. Но больше всего любят они желуди. Осенью, когда урожай на желуди богатый, кабаны в пуще откармливаются не хуже домашней свиньи. На всю голодную зиму жир себе запасают. Заходят сюда к ним в поисках желудей и гости — домашние свиньи с окрестных деревень...

Солнце тем временем взошло. На мокрой траве, на листьях орешника крупными каплями блестит роса.

Идти с каждым шагом все тяжелее. Надо все время нагибаться.

Над извилистой тропинкой сплетается густой подлесок. Мокрые ветки бьют по лицу.

Мы вышли на лесную полянку и присели погреться на солнце.

Раскурив маленькую трубку, старый Демид рассказал мне историю о том, как во двор его отца (отец его тоже всю жизнь был беловежским егерем) заскочил однажды из пущи кабан и как отец хотел запереть его в хлев.

— Мой отец часто любил про это рассказывать, — начал Демид. — Был он тогда молодым, женился недавно. Меня в то время еще на свете не было. Жил он в деревне нашей, Белый Лесок, в той хате у самого леса, где я теперь живу и где вы вчера ночевали. Была у моего отца свинья; она, только лишь растает снег, паслась, как у нас обычно водится, в лесу. Однажды отец мой работал возле дома. Видит он, — идет из лесу свинья, а за нею огромный черный вепрь. Отец мой спрятался за дерево и ждет.

Свинья идет по двору — и вепрь за ней. Свинья вошла в хлев — и кабан туда же. Тут отец мой выскочил из-за дерева. Вот, думает, кабана словлю! Подбежал он к хлеву и закрыл дверь на задвижку, но это не помогло. Лесной кавалер осмотрелся и, почуяв опасность, бросился на двери с такой силой, что едва ее с петель не сорвал. Дверь раскрылась, отец мой не смог и на ногах удержаться, а был он человек сильный. Повалился отец на землю, а черный веприще скрылся, будто его и не было никогда.

После этого происшествия у нашей свиньи родилось шестеро темно-желтых поросят необычного вида, с черными продольными полосками по всему телу. Это было потомство дикого вепря. В наших деревнях, на окраине пущи, таких поросят на крестьянском дворе увидеть не диво...

Старый егерь смолк. В пуще закуковала кукушка. Высоко в небо взвились жаворонки, песней своей приветствуя рождение нового дня. Мы вышли на лесную дорогу.

Но вы не подумайте, что они такие уж глупые, — продолжал   Демид. — Наоборот! Дикая свинья — создание хитрое. Сколько люди терпели от них в старые времена, когда кабанов этих было много! Как выйдут они ночью из пущи в поле, как заберутся в горох или картошку целыми семьями, — потерь не подсчитать. Вред от них большой. Они за одну ночь могут целое поле уничтожить, И не столько съедят, сколько рылами перероют и копытами вытопчут.

В таких случаях вся деревня на ноги поднималась. Бегут и малые и старые. Кричат, шумят, бьют в сковороды, огни жгут, но кабанов это мало пугает. Сначала они как будто отступятся, понятно, чтоб не иметь лишних забот и неприятностей, а потом, когда все утихнет, возвращаются и принимаются за свое.

Знают, бродяги, что стрелять в них запрещено. А вот за пущей, за пределами заповедника, где охота разрешена, там они уж не такие отважные. Там они к деревням и близко подойти не осмеливаются. Хитрющее животное!

Демид показал на землю.

— Тут, видите, кабан лежал, а потом вскочил и побежал. Вон след какой широкий и глубокий. Кто-то, наверно, вспугнул. Характер у кабана, надо вам сказать, неустойчивый. Обычно он ленивый и спокойный. Вываляется в грязи и лежит себе в луже или в яме, как колода. Но если его потревожить, покой этот сразу может смениться лютой яростью. Тогда он ничего не боится: с неудержимой силой летит на того, кто его разозлил.

Единственное спасение — отскочить в сторону и спрятаться за дерево, кабан обязательно пролетит мимо. Бежит он так стремительно, что сразу не может остановиться. Сделать крутой поворот на ходу он тоже не может. Для того, чтобы повернуть голову, ему надо повернуться всем туловищем.

Пролетев мимо, он никогда не вернется и искать вас не будет, пойдет своей дорогой. Если же он бежит по прямой линии, то не обращает внимания на преграды. Беда тому, кто станет ему на дороге: моментально собьет с ног, срежет клыками, как ножом, истопчет ногами. Клыками своими он работает, не в обиду будь сказано, как хирург — ловко и умело!

Как мотнет головой снизу вверх, так сразу и прорежет всю ногу от пятки до колена или от колена до пояса, до самой кости, или живот пропорет. С ним нужна осторожность. Но сам он без причины никогда не нападает. От человека он, как и почти каждый зверь, всегда старается убежать. Бой принимает только обороняясь, если нет другого спасения.

Держатся кабаны обычно большой семьей. Поросята, вырастая, остаются при родителях. Те их от врагов защищают и с собой на кормежку водят, как вы сего дня видели. Ежегодно семья у них увеличивается за счет новорожденных. Тем временем старшие поросята становятся подсвинками, а потом кабанчиками и, наконец, секачами, но опять же при родителях остаются. У молодых свинок тоже появляется потомство. Так и растет семья из года в год.

Во главе такой большой семьи всегда стоит старый вепрь секач. Все слушают его, пока у него хватает силы управлять стадом и пока не подрастет кто-нибудь из сильнейших сынов-секачей и не займет его места. Тогда старый секач покидает семью и живет один. Если же в семье появляется несколько секачей, равных по силе, тогда большая семья распадается на отдельные семьи.

Каждая из них становится отдельным стадом во главе со своим собственным секачом. Совместно им легче от врагов защищаться. Все стадо во время нападения собирается в кучу. Поросята держатся посередине, вокруг них подростки, а впереди стоят плотным кругом, выставив клыки, большие вепри и свиньи. Тут и волку к ним трудно подступиться, хоть и любит он полакомиться кабаниной, — сказал Демид и после небольшой паузы добавил: — Такие у них, видите ли, порядки.

Глубокая тишина царила в лесу. Только дятлы стучали по деревьям. Где-то далеко снова закуковала кукушка и сразу замолкла.

Наши ноги вязли в жирной, сырой почве.

Мы остановились возле одного из высоких деревьев. Широкий ствол был на большом расстоянии от земли со всех сторон точно отполирован. Кое-где на стволе держались кусочки сухой земли.

— Видите? — спросил у меня Демид, показывая на дерево. — Это они, кабаны! Больно уж грязевые ванны любят. Полежит кабан в яме с теплой грязной водой, выпачкается так, что и мать родная не узнает, облепится грязью, как панцырем, — тогда ему ни мухи, ни мошки, ни комары, ни оводы не страшны. А когда грязь на шкуре подсохнет, тогда он начинает спиной о стволы чесаться. Видите, как все деревья вокруг пообтирали?

Осмотрев дерево, мы пошли дальше.

— Хорошо им тут, в пуще, — заметил Демид. — Людей им нечего бояться. Опасны для них только волк да рысь. Лиса еще иногда малых поросят таскает. А так особых врагов у дикой свиньи нет. По приблизительному подсчету, их у нас, если не ошибаюсь, больше тысячи ста голов наберется.

Пока мы шли и беседовали, солнце поднялось высоко. Одежда на нас высохла. Низкая, влажная местность сменилась возвышенностью. Сумрачный еловый лес перешел постепенно в светлый и сухой сосновый бор.

Вдруг стена высоких сосен расступилась. Перед нами было поле. Мы подошли к деревне Белый Лесок на южной окраине пущи, где жил егерь Демид.