Меню

Мир животных 14.08.2012

Горячий песок пустыни

Горячий песок

Такой жары не было уже давно. Солнце как будто ошалело и палило с шести часов утра, а к десяти часам уже ничего живого на поверхности нельзя было увидеть: прятались даже насекомые. Трава, росшая ранней весной, так высохла и выгорела, что казалось, вот-вот она вспыхнет бесцветным жарким пламенем.

Сурхандарьинские пески окутались мутной вуалью пыли, неподвижно висящей в воздухе.

Мрачные бездны пересохших колодцев обдавали горячим застоявшимся воздухом. Сжималось сердце у старых пастухов, глядящих на маленьких ягнят, которые, жалобно блея, пытались спрятаться в тени своих матерей.

Даже хищники не парили вверху: они знали, что в эти часы, когда солнце заставляет прятаться все живое, им не на кого с высоты падать камнем, некого разодрать на части сильными и острыми когтями, чтобы насытиться свежим мясом, облитым искрящейся кровью.

Аркадий плотнее завернулся в мокрую простынь и через запыленное стекло окна вгляделся в серо-желтую песчаную пустыню. Вспомнились разговоры на совещании. Одни говорили: «Выяснить образ жизни песчаной эфы — дело трудное. Молодой работник с таким делом может не справиться». Другие возражали: «Если в таком аду не справится молодой, то кто же справится?».

Аркадий разозлился на себя: это же надо, третий день идет, как он приехал в совхоз. И еще ни разу не вышел в поле. Дышать, видите ли, трудно, жарко ему. Но он, видите ли, нашел выход: в мокрую простынь заворачивается, радио слушает, благо гостиница в совхозе довольно комфортабельная.

Он явно кощунствовал на себя. Работать под солнцем в жару, когда ртуть термометра падкатывалась к отметке «50», было немыслимо. Но, подстегиваемый воспоминаниями о совещании, Аркадий решил: «Сейчас же выхожу!». Он сбросил на кровать уже почти совсем высохшую простынь, торопливо заложил пинцет за голенище сапога и заткнул за пояс несколько белых мешочков. Карандаши и блокнот он засовывал в карман уже на ходу.

Солнце сразу ударило в глаза. Аркадий чихнул и, чертыхнувшись, одел темные очки. Зной охватил все тело, жадно высасывая из него влагу. Аркадий нагнулся и захватил пригоршню песка. Горячий песок обжигал руки.

— Мда...— процедил он, быстро разжимая ладонь и далеко отбрасывая песок. Барханы располагались в беспорядке. Они то набегали друг на друга, высоко вздымая постепенно осыпающиеся желтые гребни, то сразу разбегались в стороны, образуя серые впадины, заросшие верблюжьей колючкой. Ноги увязали в песке. Взбираться на барханы приходилось почти на четвереньках.

Капелька пота скатилась на нижнюю губу. Аркадий облизнулся, и его передернуло от противного привкуса соли во рту. Солнце давило на плечи, на голову. В висках тревожно стучало: «жарко, жарко, жарко...». Мокрые от пота волосы, отяжеленные прилипшими крупинками песка, свесились вниз и лезли в глаза. Аркадий откинул их наверх и только сейчас заметил, что, на голове у него ничего нет. Специально приготовленная белая панама с широкими полями так и осталась висеть над кроватью в гостинице.

«Растяпа!» — мысленно выругал себя Аркадий, вытирая со лба пот носовым платком.

Первую эфу он увидел около маленького холмика слежавшегося песка на равнинке между двумя высокими барханами. Она лежала под кустиком янтака около норки песчанки. Песчаная эфа почти вся была скрыта в небольшой тени кустика, только сильно утолщенная средняя часть ее туловища была выставлена под солнечные лучи. Аркадий сразу догадался, что эфа что-то съела и теперь прогревается на солнце: холоднокровным животным трудно переваривать пищу без внешнего тепла.

Аркадий осторожно приблизился и быстро закрыл вход в нору сапогом. Эфа сразу свернулась так, что все ее тело собралось под защиту головы, вооруженной ядовитыми зубами, и зашипела. Не делая ни единого лишнего движения, опытный змеелов быстро и ловко взял ее в руки.

Это была удача. Аркадий и не надеялся, что в первый же выход да еще в такую жару он встретит песчаную эфу. А солнце все палило. Оно неумолимо сжимало голову своими горячими руками-лучами. Держа змею, Аркадий посмотрел на него. Глаза даже через очки больно резануло.

Вдруг солнце, дернувшись, медленно пошло вниз, а земля, неверно качнувшись, плавно двинулась туда, где стояло солнце. Тепловой удар... — успел подумать он и, нелепо вытянув вперед руки в поисках опоры, упал на бок. Его левая рука придавила змею. Песчаная эфа злобно куснула большой палец, сильным рывком освободила свое тело и, шипя, поползла прочь.

...Очнулся он часа через два. Перед глазами плавали сине-зеленые круги. Небо медленно вращалось сквозь эту цветную пелену. Слегка поташнивало. Голова ныла тупой болью. Аркадий оперся левой рукой о горячий песок и попытался встать, но, громко вскрикнув от боли в руке, сейчас же повалился опять. Радужная пелена сменилась на темно-коричневую, а потом на черную. Когда боль немного утихла, он с трудом приподнял левую руку и осмотрел ее.

На большом пальце кровоточили две маленькие ранки. Такие ранки Аркадий не раз видел на мертвых белых мышах после опыта. По спине горячей волной прокатилась нервная дрожь. Он знал, что ему нельзя здесь оставаться. Любой ценой надо добраться до совхоза. Он второй раз попытался встать, опираясь теперь на правую руку, но опять упал на песок и снова потерял сознание.

Пришел в себя он оттого, что почувствовал во рту что-то прохладное и терпкое. Он сделал глоток, потом еще один и только тогда открыл глаза. Прямо над ним мотнул головой большой белый осел. Аркадий вздрогнул, но сейчас же услышал женский голос. Скосив глаза в другую сторону от ослиной морды, он увидел молодую девушку узбечку. Она стояла на коленях около него и держала в руках брезентовую флягу. Девушка что-то говорила, но он ничего не понимал, да и не слушал. Схватив флягу, он большими глотками пил. Пил с жадностью, захлебываясь и обливаясь.

Никогда еще езда на осле не была таким испытанием. Каждое сотрясение вызывало жгучую боль в опухшей до локтя руке. Боль пронизывала всю руку, докатывалась до плеча и отсюда уже разливалась по левой стороне тела. Гул в ушах не давал думать. Неожиданно, как-то вдруг, тряска кончилась и серый горячий песок пустыни сменился на белые стены узкой комнаты, по которым плавно двигалась еще более белая тень. Она то маячила совсем рядом, то уплывала куда-то в бок, то опять возвращалась.

Наконец Аркадий понял, что белая тень — это врач. Он протянул ему опухшую руку и сказал:

— Меня укусила песчаная эфа. Врач-узбек не понял.

— Чархи-илон!почти выкрикнул Аркадий и слабеющим голосом добавил, подбирая узбекские слова:

— Сыворотка в гостинице... аптечка в рюкзаке...

...Сыворотка. Переливание крови. Еще раз противозмеиная сыворотка. Снова переливание крови. Кардиомин. Глюкоза. И опять сыворотка...

— Какое сегодня число? — спросил Аркадий, оглядев палату.

Врач ответил и подошел к постели.

— Ого! Целых четыре дня. Вот это да!

— Ничего, теперь вы у нас недолго пробудете. Вам теперь только выздоравливать осталось. Все опасное позади, — врач присел и слабо улыбнулся.

— Вы, наверное, давно не спали? — спросил Аркадий, вглядываясь в усталое, припухшее лицо врача. — Все со мной возились, да? Пойдите, доктор, поспите. Я себя уже отлично чувствую. Честное слово. Вот только рука немножко болит, — он приподнял левую руку и тут же сморщился от боли.

— Подумаешь, не поспал немного! Это мелочь...

— Ну, доктор, здесь вы не правы, — прервал его Аркадий. — В том, что мелочей не бывает, я сам убедился. Вы знаете, если бы я одел панаму, когда отправлялся в горячие пески за змеями, и взял бы с собой немного воды, то вряд ли я сейчас здесь лежал бы. Вот видите, как бывает? А ведь тоже казалась мелочью какая-то там панама...

Увы, комментариев пока нет. Станьте первым!

Есть, что сказать? - Поделитесь своим опытом

Данные не разглашаются. Вы можете оставить анонимный комментарий, не указывая имени и адреса эл. почты