Водоплавающие птицы на озере

Всё небо прикрыто почти сплошной белой оболочиной, и озеро под ним кажется налитым парным молоком. Очень тепло и парно; штиль и тишь. Земля и лес точно плывут куда-то.

На Узменском рогу совхозные огороды. Тут уже работают женщины, — как рано ни поднимешься, они уж за делом. Прохожу на самый конец; шапку на камень — и сажусь на нее. Рядом — ольховые кусты; они прикроют меня от налетающих птиц.

Со мной пес. Он занялся мелкими птичками и мышиными норками, — «хвостовой винт» его работает неутомимо. Тишь да гладь. Так тихо, что через озеро слышно, как на том берегу — за лесом — по тракту со скрипом идет грузовик и доносятся гудки паровозов.

По каменистому берегу, по самой кромке у воды, мельтешат зуечки, перевозчики, остановясь качаются, покрикивают. Время от времени то где-то справа от меня, то слева пролетают над озером водоплавающие птицы с криком. Еще какой-то кулик прокуликал.

Сегодня утки группируются близ Реченского мыса, но на косу почему-то не выходят, плавают в заливе и проливе. Больше всё кряквы; есть одиночки гоголи, выводки толстоголовых хохлатых чернетей, пара гагар краснозобых и всюду — парами и одиночками — чомги.

Вот низко над водой пролетает над ними — от берега к берегу — большая серая цапля. В мой шестикратный «цейс» так отчетливо виден каждый взмах ее изогнутых дугой и отсюда — в угон — кажущихся мне тоненькими — крыльев. Длинная шея вопросительным знаком повалена на спину, тонкой палочкой позади вытянуты прямые долгие ноги.

Большая, она меланхолически пролетает над самыми головами птиц. Эти водоплавающие птицы отлично знают ее и нисколько не пугаются. Утки даже головы не поднимают, а чомги, как всегда, вынырнув, голову на прямой шее перископиком — водят по сторонам.

Вот, перелетев залив, цапля медленно начинает приземляться. Вот опустила, вытянула вперед прямые ноги-палки, повернула как-то боком вперед большие круглые крылья — тормоз! — и опустилась в мелкую воду у самой косы, — хочется поздравить ее с благополучной посадкой!

Сейчас же вся вытянулась — высокая, тонкая, голова и шея как змейка. Осмотрелась. И, шагнув, спокойно опустила кинжал-клюв к воде — высматривает добычу.

Всегда, как увижу этот большой, плоский, отточенный клюв, вспоминаю, как раненая, упавшая с перебитым пулькой из монтекристо крылом серая цапля, защищая свою жизнь, молниеносно выкинула это свое страшное оружие вперед, метя в глаз подбежавшему к ней мальчику. Случайно уцелел глаз, а щека была как ножом вспорота снизу доверху. Сокол, бьющий цаплю с воздуха, всегда рискует быть проткнутым этим и режущим и колющим оружием, внезапно направленным ему в грудь.

Опустятся на дневку уж верно не на Пиросе, где-нибудь дальше: что им стоит отмахать десяток-другой километров! Скоро и другая стая — в двадцать одну штуку — следует за первой.

Внезапно на том берегу ярко забелела пиросская церковь, — что твоя сырная пасха на зеленой скатерти холмов. Это позади меня поднявшееся над лесом солнце нашло где-то в оболочине дырочку и брызнуло из нее своим веселым светом.

Просветление тишины. И тишина такая, что святотатством кажется плюнуть в нее ружейным выстрелом.

А уж меня ждет новое диво дивное: вдруг замечаю в Сухоедовском заливе белое блеск-пятнышко. Навожу бинокль, — это белоснежная кряква! Опять выглянувшее солнце белым сияньем зажгло всё ее оперение. Старая знакомая: впервые подняла ее у берега в Узменском заливе из травы, где она кормилась среди других уток.

Первого вижу альбиноса среди крякв за пятьдесят два года своей жизни.

Подняла на удобном выстреле, прекрасно приложилась и — осечка, конечно! С тех пор видала не раз ее, но всё вне выстрела. Вот бы добыть ее!

Солнце опять за тучей— и уж белую крякву приходится разыскивать, шаря биноклем между разбросанных тут и там утиных стаек: она погасла и кажется серенькой, только бледнее других. И другие водоплавающие птицы имеют белое в оперении сейчас не бросающееся в глаза, все кажутся серенькими.

Так же незаметно, как появилась, исчезла белая кряква — мечта неуловимая. Не одна я, верно все пиросские охотники гоняются за ней, мечтая добыть такую редкость. А вот цела же, от всех уходит.

Несколько раз в Узменском заливе и над озером я видела ее поднимающейся и летящей «под конвоем» двух обыкновенных крякв, всё время держащихся по сторонам ее. (Кстати, она несколько меньше их ростом.) Что это — случайность? Или бессознательная защита столь приметного существа?

По дороге — волшебное видение: дождик перестал, бриза нет, солнце сквозь белую оболочину светит ровным рассеянным светом, как из-под толстого матового колпака; абсолютно спокойное молоко озера — точь-в-точь такого же цвета, как небо, резко его прорезает золотой песок берега. Любецкий мыс с потемневшим лесом; дальний берег черен, — и останавливаюсь, пораженная.

Вдруг явственно мне представляется, как стремительно поворачивается вокруг своей оси Земля, и корабль Земли мчится в мировом просторе, заливаемый светящимся белым облаком — озеро кажется пролившимся облаком, мысы — носами кораблей Земли!

Видение длится две-три долгих минуты, у меня захватывает дыхание от неиспытанного восторга, — но тут опять дунул тихонько ветер, закапал дождик, вода зарябилась, — мираж исчез.