Ночной костер с красивой историей о любви
Сегодня к нам снова приехал Гаспар. Он привез нам в подарок двух сазанов и большущего черного, как обгорелое бревно, сома. Наши все ушли на косу. Я дежурю по лагерю. Ужин уже готов, теперь мне надо дождаться десяти часов, чтобы зажечь ночной костер на крайней вехе.
После неудачного возвращения по компасу Курсанов вменил это в обязанность всем дежурным. Время течет медленно, мы сидим с Гаспаром на берегу у костра и слушаем, что делается вокруг нас и беседуем.
В камышах то тут, то там раздаются голоса ночных птиц, воет шакал. Я смотрю в ночное небо. Как бескрайни его просторы! Сколько в нем мерцающих огоньков! Гаспар посасывает трубочку и от нечего делать шевелит палкой горящие головешки в костре. Головешки от этого потрескивают и высыпают в темноту снопы золотистых, как звездочки, искр. Волна ласково плещется у берега.
Вдруг из тумана слышится долгий раскатистый звук, очень похожий на ржание молодого жеребенка. Я знаю, так кричит болотная птица, но все-таки спрашиваю:
— Кто это, Гаспар?
— Как кто? Каралат, — одобрительно кивает головой рыбак, — значит живы они еще, хорошо.
— Какой Каралат, кто они? — не понимаю я.
— Неужели не знаешь?
— Честное слово, нет, расскажи. Но он начинает ворчать.
— Ой, длинная эта история, потом расскажу. Голос его звучит тихо и плавно, с красивым акцентом. Я люблю слушать Гаспара и не отстаю.
— Гаспар, миленький, ну расскажи сейчас. Я чайку заварю, выпьем по кружечке...
Гаспар молчит, потом медленно начинает рассказывать.
— Жил когда-то в степи пастух. Звали его Хадыр. Был он беден, имел коня да юрту. Он жил на этом берегу, а на том — жила дочь богатого хана Зейнаб. Хадыр и Зейнаб любили друг друга. Но разве мог пастух жениться на дочери хана? Голову ему бы оторвали за это. Ва! Вот они и встречались потихоньку. Как стемнеет, Зейнаб выходила на берег и разжигала у воды маленький ночной костер.
Хадыр садился на коня и плыл к ней. Хороший черный конь у него был. Цха! Каралат. Сильный, быстрый как джейран.
Долго ли так дело шло, коротко ли, только узнал обо всем этом хан. Рассердился. И велел построить на реке плот. Ночью, когда Зейнаб разожгла на берегу ночной костер, ханские слуги схватили ее, а костер перенесли на плот и пустили плот по реке.
Плывет Хадыр на огонек. Спешит к берегу Каралат, а дна все нет и нет. Последние силы напрягает скакун, и вот уже близок огонь, но тут дунул ветер и погасил костер. Пропали джигит и черный конь.
Люди долго искали их, но так и не нашли. В степи искали, перегородили реку сетями и караулили, не выплывут ли тела, да все без толку. И решили тогда все: значит не утонули они. К тому же скоро по ночам, особенно в тумане, стали слышаться над рекой такие крики, как ты сегодня слышала.
Прислушаешься к ним, будто конь ржет, люди по голосу узнали Каралата. А потом, говорят, однажды даже видели Хадыра и коня. Они из воды вышли и понеслись. Скачут по берегу и все ищут чего-то, ищут, а если где ночной костер увидят, то обязательно у огня промчатся.
Много лет с тех пор прошло, но люди о них помнят, не забыли их, потому что погибли они из-за любви. У нас даже село такое есть Каралат. Были вы там. Помнишь? Это в честь коня прадеды наши его так назвали. Вот какая была красивая история!
Гаспар умолк и закрыл глаза, словно задремал. А мне почему-то сразу грустно стало. К людям потянуло. Двадцать дней уже живем мы робинзонами. Надоела гусятина. Осточертела кашкалда. На всю жизнь, кажется, получила я отвращение к осетрине. И на охоту уже не тянет.
У нас теперь каждый день споры: кому дежурным оставаться... Мне вчера чернотроп приснился. То ли дело у нас в лесах сейчас! Листья облетели, шуршат под ногами. В морозном воздухе гончие за версту слышны.
— Гаспар, — тормошу я рыбака, — почему так бывает? Сидишь вот, иногда, дома, делаешь что-нибудь, а в глазах сугробы искрятся, дымка морозная маревом дрожит, в ушах пересвист синиц отдается. Вспомню, как елки под снегом прячутся, в носу защекочет, словно морозного ветра хлебнула. И до того в лес захочется — хоть караул кричи!
Брошу все. Лыжи на плечи — и за город. Придешь в лес, каждую березу погладить рада. А час побродишь, угоришь от мороза и уже другие мысли в голову лезут. К теплу потянет и к свету. Почему так, Гаспар?
Гаспар вздыхает, раскуривает трубку и говорит:
— У тебя душа беспокойная. Бродяга ты! И я тоже бродяга. Дома сижу — к воде тянет. В море приду — в деревню хочу. Не любим мы на одном месте сидеть. Волка ноги кормят.
— Вот и мне удрать отсюда захотелось, — честно призналась я.
Гаспар качает головой.
— Не время сейчас уезжать. Скоро моряна начнется! Птица и рыба кишмя кишеть будут. Думаешь я сюда зря приехал?
— Моряна? — удивилась я. —А ты откуда знаешь?
— В сельсовете говорили, — многозначительно поднял палец вверх Гаспар, встал и пошел за хворостом.
Я тоже встала. Пора было зажигать ночной костер.
Волга тихо несла свои воды в Каспий. Спокойные и тяжелые, словно масленые, катились волны одна за другой навстречу ночи. Не оставляя следа, они уходили все дальше и дальше вперед и где-то таяли там в темноте. Я вспомнила слова Гаспара на берегу у костра и усмехнулась.
— Ну и что ж, что бродяга! Разве плохое это занятие: бродить по земле?
Увы, комментариев пока нет. Станьте первым!