Моя пропавшая охотничья собака

Вот, друзья охотники, часто я думаю, почему наши товарищи до того прославились враньем, что все вперед улыбаются, когда охотник начинает рассказывать.

Я думаю, что бывает больше оттого, что всё-таки трудно зверя или птицу убить и гораздо легче об этом звонить. Вот мы и дозвонились: никто нам охотникам не верит. Не начать ли нам бросать эту дурную привычку?

Пусть не убил ничего, но расскажи всё как было с тобой по правде и — кто знает — не выйдет ли из такого «ничего» более путное, чем обыкновенное наше вранье? Попробую в этот раз точно по правде передать один случай с моей собакой, а вы рассудите, — если плохо выйдет, начну опять по-прежнему врать.

В ноябре, в туманное утро, по мокрой пороше мы пустили собаку. Небо такое было низкое, что ели как будто прокалывали его и скрывали свои верхушки от нас на той, невидимой нам, другой стороне. Лисица пошла небольшими кругами, и мы были уверены: покончим с ней через час или два, а потом займемся беляками. Но лисица блуждала, удаляясь кругами, и не возвращалась на след.

Всё время равняясь с гоном, мы добросовестно становились на самый последний  лисий след, но лисица ни разу нигде не вернулась на круг и двигалась спиралью всё вперед и вперед. Пробовали становиться без следов на лазах — ничего не выходило. Наконец, уже под вечер, мы бросили подстаивать методически, нажали и подшумели. Лисица бросилась напрямик, увела далеко собаку, и голос ее скоро вышел из слуха.

Быстро темнело, следы исчезали. Мы стали определяться и узнали овраг, дорогу. Казалось, мы были совсем недалеко от нашего городка. К счастью, встретился проезжий и объяснил нам: мы были верст за пятнадцать от дома; вот какой бывает обманчивый гон, когда лисица постепенно удаляется спиралью.

Измученные до крайности, мы плелись в темноте домой, рассчитывая, что наша охотничья собака, как всегда бывало, бросит зверя, когда станет совершенно темно, и догонит нас. Мы трубили, стреляли, но она не пришла. И как было неприятно ложиться спать с тревогой в душе за собаку, — это знает каждый охотник. Утром, конечно, прямо с постели, неумывшись, на двор: нет собаки. День прошел, — нет, и еще одна ночь с открытой калиткой на улицу...

Я часто приглашаю с собой на охоту кого-нибудь из приятелей охотников, собаку мою многие знают и, когда по городу распространился слух о несчастии, боже мой, что тут началось!

В домик мой понеслась волна слухов, звонки без перерыва, дверь на петлях не стоит. Там видели мою собаку на бойне — я на бойню, там клянутся, будто она переходила линию, — я на линию до первой будки, до второй, до третьей, то будто бы дерется на Нижней улице с ирландским сеттером — я туда...

Знакомств развелось без счета, только и слышишь:

— Товарищ, погодите!

— Что скажете? — Новые обстоятельства: ваша собака...

Я погибала. Как вдруг однажды являются ко мне верные друзья с радостными лицами: моя собака найдена, и в этот раз уже безошибочно. Найдена была она в поселке возле станции, и это как раз сходилось с тем, что было у нас на охоте: та станция была в том самом направлении, куда погнала собака лисицу, когда мы ее подшумели.

Новые сообщения друзей меня совершенно уверили: вчера председателю союза охотников на этой станции была вручена бумажка с приметами собаки, а сегодня утром он телефонировал, что собака точно с такими приметами находится сейчас возле его дома, что он будет ее держать у себя, только просит поскорее за ней приехать.

Не теряя ни минуты времени, бегу на вокзал с ошейником в руке и поводком, сажусь в поезд и мчусь, прославляя железные дороги и всю цивилизацию с ее телефонами. В поселке нахожу домик председателя. Он очень смущен: собака была, но ушла. Он дает мне свое ружье, рог, предлагает выйти на холм, трубить и стрелять, уверяет меня: охотничья собака непременно придет.

До вечера на холме я трублю и стреляю, приходит какая-то кособокая собака, множество мальчишек собирается на выстрелы, просят в шапку стрельнуть, и это в раздражении представляется уже каким-то окончательным издевательством над человеком.

В темноте я спускаюсь с холма. И вот как распространяется слух: меня и тут узнали и окликают.

— Новые обстоятельства с вашей собакой, товарищ.

— В чем дело? — спрашиваю.— Мне звонили...

— Вот то-то звонили,— говорит неизвестный,— слишком много мы звоним, а только это верно, собака ваша была.

— Была?

— Ваша собака! Председателю бы надо заманить ее и поймать... А он как глянул: «Это она!» — и бросился на вокзал к телефону. Позвонил, я сам слышал: «Приезжайте, собаку держу». И когда вернулся домой, ее и след простыл. Много мы звоним, товарищ!

Год тому назад я охотилась в одной деревне за двадцать верст от города и провела у крестьянина в избе с собакой одну ночь. Без расспросов я не нашла бы теперь ни эту деревню, ни эту избу. Но старая собака, пригнав лисицу в этот район, вероятно, была уже не в силах бежать обратно, вспомнила ночевку в прошлом году и явилась ночью, никого не потревожив, прямо в сарай.

Утром дети крестьянина нашли ее спящей на сене, узнали ее, и он их узнал. К сожалению, крестьянин был чем-то занят и привел мне собаку через неделю. И это было всё: моя охотничья собака пришла к нему в сарай в ту самую ночь, когда мы гоняли. А то бесчисленное множество собак, которых мне называли, и даже та, о которой председатель, завидев, бросился звонить, то всё было звон.