Серое утро последнего летнего дня

Вышла из дому в 5 часов утра с Бэмби. Пошла прогоном. Бэмби заинтересовался заячьими следами в охоте, отстал и скоро вернулся домой.

Весь мир серый — небо, озеро, воздух. Все небо тучей обложено; кажется, что кругом по горизонту — за озером и ближе — завеса дождя: это бус — свободно взвешенные в воздухе мельчайшие капельки. Тихо во вселенной.

Хоть серое утро, а на душе хорошо: жду нечаянных встреч с пролетной дичью. Вышла на Реченский мыс, глубоко вдающийся в озеро. На самом рогу — песок. Сижу на сухих корнях.

Вдали — низко над озером — пролетела цапля. Кой-где в воде показываются, исчезают тонкие перископики чомг. Вороны бродят по песку, подбирая «дары Пироса». Перепархивают трясогузки. И это — всё. Даже больших улитов нет и не слышно: наверно, уже улетели.

Дальше иду. По ту сторону мыса слышу голоса куличков — тоненькие дудочки. Там, у островка-мели, носится стайка их; подвижностью и легкостью они скорей походят издали на мух или комариков.

Это — кулички-воробьи. Но какие: белохвостики или бурохвостики?

Подхожу поближе, рассматриваю в бинокль. Бродят, перебегают в низкой травке. Тут же два-три зуёчка, выводки белых трясогузок. Один кулик-воробей вылетает, на него сейчас же налетает молодая трясогузочка.

Но это так — шутя: носы у них нежные, драться им нечем. Стайка куликов-воробьев в травке напоминает стаю скворцов в траве, — так же, только торопливее, разбредаются, что-то поклевывают, сходятся опять вместе, вдруг перелетают на другое место.

Мне надо добыть в это серое утро хоть одного: для твердого установления вида, хотя уж знаю, что это — бурохвостики. Час и другой хожу за стайкой, то перелетающей на берег, то на островок.

Вот стайка пролетела мимо меня шагах в пятидесяти. Ударила десяткой, полный заряд!, — ничего! И как только такое множество дробинок сумело проскочить в их тесной стайке, не задев ни одного! Уму непостижимо.

Потом опять высматриваю стайку в бинокль, шарю им по далекому мыску, — а в это время два кулика-воробья взлетают передо мной шагах в десяти—двенадцати! Перелетели, сели шагах в сорока. Не подходя бью половинным зарядиком.

Один остался на месте, и к нему сейчас же подлетает молодая трясогузочка, вьется над ним. Испугавшись меня, отлетает. Поднимаю куличка. Это — бурохвостик. До чего стройная, изящно оперенная, ладная, милая-милая пташка!

Давно уже идет дождь. Я не замечала его. Со стволов, с приклада Шольберга струйками стекает вода. Иду в лес. Но заря давно уже кончилась. Строго говоря, никакой зари сегодня и не было: медленный серый рассвет незаметно перешел в серое утро, неподвижный бус — в осенний мелкий дождичек.

Охоты нет. А всё равно — как хорошо! И по-своему красив этот тихий, плачущий денек последнего дня лета.