На краю обрыва берега реки
Тропа вывела меня на берег реки. Я прислонила ружье к дереву, скинула рюкзак, при этом внутри его что-то глухо и жалобно звякнуло, а многочисленные пряжки, выпуклые головки заклепок-пистончиков сверкнули негодующе и дерзко. «Вот так-то, братец, сидеть на моей спине — еще не значит быть всесильным!»
Ноша давала себя знать: под ключицами ныло и покалывало. Расправив плечи, я огляделась.
Направо, за деревьями виднелся поселок леспромхоза — домов десять-пятнадцать; мальчишки бежали ко мне по тропинке. Налево изогнулась широкая река. Скупой солнечный луч пробивался сквозь рыхлую облачность, освещая отлогий увал на противоположном берегу, весь в лимонно-желтом осиннике, и у подножия —- зубчатый иззелена-черный ельник и пихтач. С запада наваливались на тайгу медленные снеговые облака.
В воздухе свежо пахло рекой, сухими травами. Я стояла на краю обрыва невысокого глинистого берега, упирающегося в сырой кварцевый галечник. Сквозь прозрачную толщу воды виднелись округлые и плоские камни на дне, шевелящиеся в струях течения гривы водорослей.
Какая-то странная рябь возле берега привлекла мое внимание что-то под цвет дна пестро мельтешило в воде. Я вгляделась и замерла: по мелководью шел косяк рыбьей молоди. Мальки, величиной со спичку, шли густо, сомкнутым строем, казалось, что под водой тянут серый домотканый половичок. Мальки были, возможно, язи, и только изредка мелькали полосатыми тигрятами окуньки.
«Сколько их тут? — подумала я.— Не счесть! Где начало и конец этому каравану!» А мальки все шли и шли.
Тем временем мальчишки добежали до поворота реки. Один из них, что был поменьше, в избытке энергии носился с воинственным криком и хлестал палочкой по шиповнику и крапиве. Другой, постарше, лет двенадцати, стоял шагах в пяти от моего рюкзака и разглядывал его, как диковинную штуку.
Действительно, чешский походный рюкзак из небесно-голубого брезента заслуживал внимания. Блестящие пряжки, замок-молния, легкий металлический выгнутый каркас и особенно желтые скрипучие, как у портупеи, ремни придавали ему парадно-галантерейную привлекательность. Мальчишка еще не видал подобного.
Может быть, он размышлял о назначении каждой детали в отдельности, может быть, рюкзак просто нравился, как красивая игрушка, и ему хотелось обладать ею, так же как мы хотим обладать иногда игрушкой для взрослых...
Но мальчишка и не догадывался, что рюкзак для меня — привычная, удобная вещь, правда не совсем идеальная, поскольку в походе в конечном счете все сводится все-таки к плечам и спине...
— Скорее! Скорее сюда! — нетерпеливо окликнула я мальчишек.
Они подошли и стали смотреть под обрыв, молчали и равнодушно посапывали.
— Ну как, здорово? Старший посмотрел на меня.
— Это малявки, — сказал он разочарованно. — Куда их? Меньший по-своему решил, что нужно делать.
— Я их щас камнем! — и завертелся волчком, отыскивая камень. Но камней под ногами не оказалось, и он вцепился в пласт дерна на краю обрыва. Я наблюдала, что будет дальше.
Мальчишка покряхтел, оторвал комок и бросил в воду. Мальки брызнули в сторону, в глубину: серый половичок выгнулся, рассеялся. Однако сзади напирали новые стаи мальков, и через минуту-другую живой шевелящийся ручеек под водой занял прежнее место.
— Зачем ты это сделал? — строго спросила я. — Уж не думал ли ты нарушить закономерное? — Мальчишка во все глаза, с открытым ртом смотрел на меня.
— Может быть, твоя палочка волшебная? — еще более загадочно продолжала я. — И, взмахнув ею, ты остановишь движение воды или обратишь в пепел этот кедр?
Мальчишка посмотрел сперва на кедр, потом на свою палочку и, спрятав ее за спину, отступил на шаг. В его глазах мелькнул испуг.
— Хорошо, — сказала я, — на первый раз прощаю. — Я вспомнила: где-то в недрах рюкзака было немного карамели клюква — для охотников это излишество, а для восстановления известных взаимоотношений — верное, хотя и не новое средство.
Мальчишки зашуршали оберточными бумажками, захрустели карамелью, а я прилегла рядом.
Под берегом тихо всплескивала вода, будто большая рыба лениво била хвостом: река-жизнь текла своим чередом.
Мальчишки катали шарики из бумажек и кидали в воду, пугая мальков.
Тогда я показала им охотничий нож в кожаных ножнах, дала подержать тяжелый компас в латунном корпусе. Как заблестели глаза у старшего, с каким восхищением разглядывал он каждую вещь: ведь я для него была не каким-нибудь хвастунишкой, а человеком, пришедшим из удивительного, незнакомо-заманчивого мира, в который ему еще предстоит шагнуть.
Но мой компас стал яблоком раздора. Мальчишка по праву старшего единолично завладел им и ни за что не хотел выпускать из своих рук, а меньший хныкал и тянул назойливо: «Да-а-ай подержать».
— Почему ты не дашь ему посмотреть? — спросила я.
— Поломает, — ответил старший. — Он дома будильник сломал, мать ему за это деру дала.
Я забрала компас обратно, и распря прекратилась.
— Скажите-ка лучше, кто из вас влезет на кедр? Ты умеешь лазать на кедры?
Я люблю кедр больше других деревьев и всегда с благоговейным чувством смотрю на густую богатырскую его крону. Для меня кедр воплощение щедрости суровых северных лесов, своего рода хлебное дерево тайги.
— Чего тут уметь, — ответил старший, — были бы «когти». — И, подумав, как-то по-взрослому добавил: — Ноне без орехов остались... Шишек уродилось мало, и те кедровики сбили. Отколь их налетело столько, не знаю...
«Тоже верно, — подумала я. — Лес для него — это грибы, ягоды, орехи, река — рыба. Так воспринимает он природу, глядя на взрослых «добытчиков». Где уж тут удивляться, если «брать больше» предпочитается всему остальному! Ах, мальчишки, мальчишки!
Одно знаю наперед: умение удивляться приходит не сразу и дается не каждому; это большое искусство — удивляться, — как второе зрение. Это чувство не дает охотнику лишний раз поднять ружье и заставляет перешагнуть через муравьиную тропу.
То же чувство наполняет глаза путника тихой и светлой радостью при виде сверкающего инея в первых лучах солнца, когда он лежит на приникших перепутанных травах, по раскинутой шатром паутине, на кустах шиповника с вкусно-рдеющими ягодами. Происходит это, мальчишки, потому, что в давно открытом человек способен для себя всегда находить удивительное.
Пора было уходить. Напоследок еще раз я постояла на краю обрыва и посмотрела на живой ручеек, который немного сузился, но так же упорно продолжал струиться вверх по течению. Мы прошли по поселку, который был обнесен изгородью из жердей, чтобы скотина не уходила в лес. Мальчишки проводили меня до ворот.
— Скучно, наверно, жить в лесу? — спросила я.
— Не-е, — ответил старший, — мы привычные. И кино нам привозят, катером, из Ивделя.
За воротами на густой траве паслись стреноженные лошади. Они пугливо смотрели на меня, когда я проходила мимо по тропе.
Увы, комментариев пока нет. Станьте первым!